Когда же пароход подошел к Нижнему Новгороду, то «на одном из поворотов реки мы внезапно увидели, – писал Дюма, – как она исчезает под лесом разукрашенных флагами мачт. Это были суда, на которых, курсируя вверх и вниз по реке, торговцы привозили на ярмарку свои товары».
Посетив гигантскую ярмарку, разместившуюся в двух с половиной тысячах ларьков, Дюма узнал, что здесь продается русских товаров на девяносто миллионов рублей, европейских – на восемнадцать миллионов и азиатских – на семнадцать. Дюма прошел по трем базарам: китайскому, татарскому и персидскому, привлеченный экзотикой выставленных там товаров.
В десять часов вечера Дюма и Муане нанесли визит нижегородскому губернатору Александру Муравьеву, который загодя был предупрежден об их приезде в Нижний Новгород. Это был один из четырех братьев Муравьевых – Александр Николаевич, единственный из всех них осужденный за участие в движении декабристов. Однако из-за того, что он задолго до восстания отошел от движения, Муравьев уже в 1827 году занял должность иркутского городничего, а в 1837 году был переведен гражданским губернатором в Архангельск.
В Нижнем Новгороде он был уже генералом, занимая с 1856 года пост военного губернатора. Но старые дрожжи бродили, и Муравьев оставался ярым сторонником либерализма и откровенным и последовательным борцом с крепостничеством. Он радушно принял Дюма и преподнес ему замечательный сюрприз. Как только французские гости заняли места за столом, слуга объявил, что к чаю пожаловали супруги Анненковы – те самые, которые были действующими лицами романа Дюма «Записки учителя фехтования». (Вспомните, уважаемый читатель, Вы уже читали о нем на первых страницах этой книги.)
Дюма вскрикнул от удивления, совершенно пораженный столь невероятной неожиданностью.
Он тут же вспомнил историю, рассказанную ему княгиней Трубецкой, одной из фрейлин императрицы Александры Федоровны – жены Николая I. Княгиня рассказала, что однажды она вместе с императрицей читала в отдаленной комнате роман Дюма «Записки учителя фехтования», запрещенный цензурой по личному повелению императора. И как раз в это время в комнату вошел царь. Вот как описал это Дюма: «Госпожа Трубецкая, выполнявшая роль чтицы, быстро спрятала книгу под диванной подушкой. Император подошел и, стоя перед своей августейшей супругой, которая дрожала более, чем обычно, произнес: