В его книге все три Дюма – живые люди со своим богатым внутренним миром, сложной и интересной психологией. Однако оценки некоторых, присущих им качеств, не всегда объективны и оказываются весьма зависимыми от ранее устоявшихся традиций и стереотипов. Так обстоит дело и с осознанием роли Дюма-историка, которая сильно принижена Моруа.
Приведем лишь несколько наиболее типичных суждений Моруа на этот счет.
Говоря о том, почему у Александра Дюма-отца возник интерес к истории, точнее к истории правящих верхов Франции, Моруа объяснял это следующим образом: «Людям, которые делали историю и были свидетелями грандиозных переворотов, хотелось заглянуть за кулисы столь недавнего прошлого. Но чтобы заинтересовать толпу жизнью королей и королев, фаворитов и министров, надо было показать ей, что под придворными нарядами таятся те же страсти, что и у простых смертных». Однако, Моруа считал, что Дюма выступал лишь в роли занимательного повествователя, довольно легковесного рассказчика, весьма поверхностно знакомого с историей. «Он не был ни эрудитом, ни исследователем. Он любил историю, но не уважал ее. „Что такое история? – говорил он. – Это гвоздь, на который я вешаю свои романы“. Дюма мял юбки Клио, он считал, что с ней можно позволить себе любые вольности при условии, если сделаешь ей ребенка. А так как он был смел и чувствовал себя на это способным, он не был склонен выслушивать мелочные признания, поучения и попреки этой несколько педантичной и болтливой музы». Рассказывая это как истину в последней инстанции, Моруа считал свой приговор Дюма окончательным и не подлежащим пересмотру. Более того, Моруа был уверен, что и сам Дюма относится к себе как к историку более чем скептически. «Он знал, что как историка его никогда не будут принимать всерьез… Он не обладал терпением, необходимым для того, чтобы стать эрудитом, – еще раз подчеркивает Моруа, – ему всегда хотелось свести исследования к минимуму. Он испытывал необходимость в сырье, переработав которое, он мог бы проявить свой редкий дар вдохнуть жизнь в любое произведение».
Все сказанное выше Моруа в полной мере распространял и на его книги о путешествиях по России и Кавказу. Моруа писал: «Дюма никогда не отличался точностью, однако его рассказы по возвращении из России превзошли приключения Монте-Кристо. Хорошо выдумывать тому, кто прибыл издалека. Впрочем, какое это имеет значение? Слушатели были зачарованы. Он так увлекательно рассказывал, с таким пылом и такой убежденностью, что все верили, и прежде других – сам рассказчик».