— В такую даль? — глянула я в сторону замка. — Научусь!
Он хохотнул и свистом призвал коней. Я обалдело смотрела, как
коняшки подняли головы и сноровисто потопали к нам.
— Может, ты и в деревне жил?
Муж усмехнулся:
— Бабушка жила. На лето к ней ездил, пока маленьким был. Там
конеферма имелась. Мне было лет десять, когда она умерла. И я очень
скучал по этим поездкам после. Даже мечта была поселиться там,
когда вырасту. Домик прикупить, завести пару коров, лошадок, кур
всяких… А потом забылось как-то.
Он помог мне взобраться в седло гнедой лошадки, что была чуть
пониже и потолще, чем вторая тварюшка. Сам же лихо вскочил в седло
чёрного скакуна.
— Только не гони, — попросила я, когда моя лошадь, не дожидаясь
команд, послушно затрусила следом за его скакуном. Вороной красавец
Тобиаса был явно более благородных мастей.
Нет, я как-то с подругой умудрилась прокатиться по молодости на
лошади, что заняло от силы минут двадцать и привело к мысли, что я
не создана для верховой езды. Но теперь все ощущения стали острее и
безнадёжнее. Ехать предстояло долго, а я страшно боялась высоты и
этой шевелящейся живой махины подо мной. Тоби, надо отдать ему
должное, хоть и рвался проскакать галопом, но коня сдерживал и
часто оглядывался в мою сторону.
— Может, рысью? — предложил он, спустя некоторое время, когда я
почти привыкла к тряске и свыклась со своим страхом неизбежного
падения. Чувствовала себя эдаким кулём неповоротливым. Лучше бы мы
на мётлах летели, вот где я могла уже класс показать.
Но предложение Тоби меня удивило. Неужели не видит, как мне
фигово? Поэтому решила съязвить, чтобы до него дошла вся глубина
моего положения:
— Да хоть галопом, милый!
А что некоторые юмора не понимают — бывает.
— Ай!
Муж широко улыбнулся, что-то там воскликнул, понукая коня
сапогами, и рванул вперёд. Ну а моя коняшка радостно припустила за
ним вдогонку.
Я уже не за поводья держалась, а за луку седла, привстав в
стременах, словно это помогло бы мне ловчее спрыгнуть.
Я бы и глаза зажмурила, но сильно боялась свалиться в пропасть
вслепую. Дорога как раз шла вдоль обрыва и далеко внизу слышался
шум волн, разбивающихся о берег.
Только две вещи утешали меня в этой безумной скачке: что,
во-первых, трясти стало меньше, а во-вторых, есть, кому высказать
после всё, что я о нём думаю.