Я быстро раздевала малыша, стараясь не подпустить к глазам
слёзы. Ну вот же блин, до сих пор не приняла ни разу зелья
Сметвика. Да что ж я такая дура-то?
— Иди, умойся, — подтолкнула ребенка к ванной комнате. – Сам
сможешь?
— Я большой, — буркнуло это чудо и скрылось за дверью.
Стоило выпрямиться, как сильные руки крутанули меня вокруг оси,
и муж впился в мои губы в поцелуе. Я задохнулась от неожиданности,
с радостью обнимая его за тёплую шею. Все сомнения разом удалились.
Не ругается, и ладно.
— Знаешь, дорогая, — переводя дыхание, Тобби прижал меня к себе,
прижимаясь щекой к щеке и поглаживая по спине широкой ладонью, — я,
конечно, дико благодарен твоей подруге за эти витаминчики. Но ты
подумала вообще, что я должен почувствовать, когда жена сбегает
после… такой ночи?
— Ты хотел сказать – такого утра? – хмыкнула я в его плечо. –
Значит, ты не сердишься?
— Не поверишь, я в ярости! И скоро ты это почувствуешь на своей
шкурке, милая, — тон его угроз не оставлял сомнений, что экзекуция
мне очень понравится. Муж повысил голос, весело спросив: — сынок,
ты там уснул?
В ванной раздалось какое-то шевеление, и малыш показался на
пороге. Половина лица у него была в серых разводах, а вторая
половина просто ровно смуглая. От грязи, как стало теперь понятно.
С подбородка капала вода.
— Н-да, — муж неохотно выпустил меня из объятий, и направился к
ребёнку. – Эйлин, иди на кухню, яичница уже, наверное, готова. И в
будущем – пиши записки более внятно, а то я хрен знает что
передумал. А этого бандита я сейчас сам в порядок приведу. Иди-ка к
папочке, Сев!
Я сняла куртку и ботинки, не переставая улыбаться. Надела тапки
и поспешила на кухню. Вовремя, яичница с беконом уже начинала
пузыриться.
Переставила сковороду на подставку, смахнув прихваткой какую-то
бумагу. Расставив на столе три тарелки и приборы, я подняла упавший
листок, и с удивлением уставилась в текст, написанный явно моей
рукой, но ужасным почерком. Буквы прыгали, и разобрать слова было
непросто:
«Дорогой Тобби! Мы с Севом к подруге. Там и поспим»
Это я так написала записку? Из памяти совершенно стёрся этот
процесс. Во всяком случае, я была уверена, что обещала быть
вечером. Поражаюсь, что Тобби не поднял панику. Впрочем, я же не
знаю, как он это воспринял и что делал. Оставалось только
порадоваться, что к утру у него не осталось негативных эмоций.