– Выживет моя супружница, и ты жив будешь, а если и отпрыск здоровым выйдет, будешь не просто жить, а как сыр в масле…
Зену про сыр тот мало что понятно было, не едят они сей продукт, а вот про жизнь он отчётливо понял. Выгнал всех из палаты, где роженица госпитализирована была и что-то мутил там некоторое время. А по прошествии пары часов выходит и говорит Хозяину:
– И дитё твоё, и женщина в полном здравии, а я по понятиям тебе крестным теперь буду, дочь у тебя родилась и имя ей дать моё право. Я нарекаю её Семи, что по-нашему означает – лепесток, уж больно мила она и красавицей будет. А уж вы на свой лад можете звать Семёной, к примеру.
Хозяин глаза вылупил от такой басурманской наглости, нечасто ему арестанты подобным образом дерзили. Но слово он дал, а в понятиях тех мест и времён это больше, чем клятва ценилось, так что отступать ему некуда было. Да и трудно с китайцем спорить, когда он в глаза твои смотрит, сила за ним какая-то чувствовалась. Даже рассказывали, что генералы после допросов с ним, в себя по пол-дня приходили водкой, и с неохотой в кабинет шли, где этот заключённый их ожидал. Так и зажил китайский пленный при лагерном госпитале. Из медикаментов йод, зелёнка, да пенициллин со стрептоцидом выдавались. А заключённые все сплошь больные были. Кто раненый, да переломанный, у кого нутро отбито и не работает. Жил китаец как вольный, в тайгу за травами ходил. Выписали для него из области банки стеклянные, которые на тело при помощи спиртового факела присасывал, предварительно дырок в коже наковыряв заточкой стерильной, чтобы крови нехорошей отсосать. Зеки ему иглы из серебра, со специальными ручками выточили, он объяснил, какими они должны быть. И этими нехитрыми, инструментами стал врачевать людей в зоне. Вскорости тот лагерь на первое место по показателям здоровья среди заключённых вышел. А уж про служивых и говорить нечего, не хворали почти. Хозяин свой уговор выполнил, похлопотал в высших инстанциях. Как ни жаль ему было отпускать Зена на волю, но слово дадено, его держать надобно. Вышел китаец на свободное поселение, и даже каким-то образом ему паспорт советский выправили. Числился он по той ксиве бурятом с фамилией Кукушкин, имя – Зен, отчество ему Хозяин, своё вписал – Иванович, так как за брата считать со временем начал. Паспорт есть – ты уже гражданин. Покрутился Зен Иваныч на поселении возле своего лагеря пару лет. Потом поставил Хозяина в известность, что дальше ему надобно двигаться на юг, сначала на Алтай, а там видно будет. В случае надобности какой в нём, даже место указал на карте, где его в ближайшие годы сыскать удастся. Хоть и далеко от зоны тот Алтай, но по сибирским меркам, как говорится: сто километров – не расстояние, сто рублей – не деньги, а сто лет – не старуха. В случае крайней необходимости – отыщут. А так как одного смышленого сидельца он основам своих премудростей обучил, то надеется, что в том не случится необходимости. Так и появился он на острове, давно это уже было, лет восемь-десять назад. А рассказал эту историю о нём один зек, что в том лагере, где всё происходило, чалился, да то лишь одна история про чудного китайца, каких много рассказывали с различными дополнениями и прикрасами. Что из них правда, а что вымысел – трудно сказать. Но народ в них верил, ибо уж больно загадочен был иноземец. Да и благоволили к нему, ведь польза людям от него шла, а это главный показатель добра в суровых сибирских реалиях.