– Ну, а этого теперь достаточно!?
– Достаточно, теперь совершенно достаточно, уважаемый – успокаивающе замахал руками кассир.
Або раскрыл мешок, а кассир начал выкладывать на прилавок пачки денег.
– Больше того, что нам должны, мы не возьмем! – гордо провозгласил хмбапет.
Або деловито пересчитывал пачки, и они исчезали в мешке. На всякий случай все были начеку – вытащили маузеры, взвели курки и пристально озирались – солдат-охранник куда-то подевался!..
Заполнив мешок, ватага двинулась к выходу, провожаемая испуганными детскими глазами.
Назад возвращались шумно и весело. Мчалась под уклон пролетка, цокали копыта лошадей. Всадники пару раз пальнули в воздух. Кажется, сама луна хохотала!
– Слава хмбапету!
– Ура Гургену!
– Кто еще заботится так о своих солдатах?
Завтра будет все – виноград, шашлык, женщины!.. А пока в винный подвал к Мамикону! Хорошее вино у Мамикона. Будем пить, праздновать победу до утра! Где зурначи?..
Обыватели задергивали шторы плотнее, ежились, заслышав на улице шум. «Снова Гурген гуляет! – вздыхали. – Когда ж это кончится? Чтоб его черти забрали!» А лежащие у стен беженцы провожали кавалькаду потусторонними, равнодушными взглядами, устремленными из полунебытия.
И вино лилось рекой. И кривой рыжий Сурен то и дело бегал вниз пополнять из карасов пустеющие бутыли. И весело блеяла зурна, дружно хлопали ладоши, и кривой Сурен, сбросив овечью папаху, плюнув на банкноту, пришлепнул ее себе на неожиданно высокий, как дыня, лоб и пустился вприсядку под общий хохот и хлопанье в ладоши.
И Гурген, когда начинал пить вместе со всеми, поначалу веселел, казалось, еще немного, и мир превратится из черно-белого в цветной, каким он был «ДО ТОГО», и что он пережил и перевидал, покажется полусном, который можно забыть, как забывается дурной кошмар, когда встряхнешь поутру головой и умоешь лицо ключевой студеной водой. Но то была лишь временная иллюзия, и с новой чаркой вдруг начавшие выламываться откуда-то куски прошлого становились реальнее всей этой окружающей его шутовской свистопляски. Он пил, чтобы забыться, дать душе утонуть, топил прошлое волнами алкоголя, а оно снова всплывало, совсем не цветное, а черное по преимуществу, с растекающимися по черному фону багровыми и красными ветвями… И багрового, алого становилось все больше, оно затопляло все, и лишь тогда он будто в яму проваливался.