Реакции организма сложились к этому времени самостоятельно –
мозгу в них никакого простора не осталось. Эта тварь даже принять
позицию для атаки не успела, как схватила пять выстрелов картечью
подряд, рванувших из нее куски гнилой плоти, шерсти, выбивших зубы
и сбивших нежить с ног так, что она покатилась. А за это время я
успел рвануть к своему месту.
Загадка «почему замолчал кот» решилась сама по себе – Тигр успел
не только свалить с крыши, но еще и забраться на мое кресло, где
сидел напуганный, со вздыбленной шерстью, но уже молчаливый.
Подхватывать его под пузо я сейчас не решился: неохота потом
располосованную руку бинтовать,– поэтому я просто спихнул его
дальше в салон неделикатным толчком под задницу.
Машина тронулась раньше, чем я успел закрыть дверь, рванула с
места суетливым прыжком, так что я чуть головой в лобовое стекло не
влетел, тяжело накренилась в повороте, кажется поднявшись на два
колеса, вынудив меня заорать:
– Стой! С ума сошла?
Остановились мы тоже классно – с черными следами резины, так,
что кот слетел со своего законного ящика тушенки и кубарем скатился
под приборную панель.
– Быстро из-за руля! – рявкнул я, закидывая дробовик в
крепление на потолке.
Нет, так мы точно никуда не доедем, разве что до первого столба.
Переоценил я хладнокровие малолетней художницы: там пока чистой
воды паника в глазах, руки трясутся, толку никакого.
К счастью нашему, такие фургоны рассчитаны на то, что люди будут
ходить внутри. Я заскочил на «кошачий» ящик, закрывавший проход в
грузовой отсек, рывком выдернул Дрику из-за руля, переслав ее на
пассажирское место, а сам рухнул на освободившееся. И вовремя –
подстреленная тварь со стуком врезалась в борт фургона, повиснув на
оконной решетке. Дрика даже на пассажирском месте завизжала так,
что уши заложило, а сиди она здесь – точно припарковались бы в
гостиной какого-то из домов: стенки здесь тонкие, непрочные.
Пахнуло гнилью, мертвечиной, грязью и уже знакомым ацетоном.
Перекореженная выстрелами зубастая морда ударилась в стальные
прутья решетки, за которую тварь держалась длинными черными
когтями.
Это собака. Это не просто собака – ведь совсем недавно это
должно было быть французским пуделем или другим подобным нелепым
декоративным созданием, на твари даже остался розовый ошейник со
стразами и каким-то нелепым бантиком: «девочка» к тому же, мать ее.
Нет, я серьезно, не шучу, меня, несмотря на весь ужас момента,
вдруг начал разбирать истерический смех. Пудель-пусечка –
кровожадный мутант, жаждущий человеческой плоти. И собачьей он тоже
где-то нарыл. Много, потому что раскормилась эта гадость раза в
три, наверное. Кровожадные пудели – угроза прогрессивному
человечеству. Интересно, а с хомячками та же картина?