Полез в карман, в спрятанную кобуру, вытащил оттуда
короткоствольный «андеркавер», протянул его парню:
– Возьми.
Он взял, явно не понимая, что происходит. Посмотрел на маленький
револьвер, с недоумением крутя его перед глазами. Затем впервые
посмотрел на меня:
– Что?
– Она скоро встанет,– сказал я ему,– твоя девушка. Не дай ей
вернуться в таком виде.
Он засопел и резко сдвинулся назад, отбросив револьвер, который
упал на пыльный асфальт площадки.
– Нет, я не могу! – сказал он визгливо.
– Подними,– ответил я, подтолкнув револьвер к нему ногой и
одновременно приподнимая ствол «хеклера».
За спиной у меня загомонили – похоже, что возмущенно, хоть я и
не слышал ни единого слова, но, когда обернулся, все замолчали.
– У тебя есть время до того, как она откроет глаза,– сказал я.–
Не больше минуты, как мне кажется. Если она их откроет, то ты –
закроешь.
И направил ствол ему в голову.
Снова гомон, кто-то крикнул: «Ты не имеешь права!»
– Кто сказал? – повернулся я к толпе.
«Пляжники» опять сникли, лишь мулатка, вытирая салфетками
измазанные по локти в крови руки, сказала:
– Он ее не убивал!
– Хорошо,– кивнул я.– А кто должен все это закончить? Ты? Отдай
ей револьвер.
Мулатка сразу закрылась руками и втиснулась назад, в толпу.
– Ну? – обвел я их глазами.– Кто это сделает? Или оставите
ее бродить здесь вечно в этом гнусном виде?
Кто-то что-то тихо пробурчал, и все дружно сделали шаг
назад.
– Давай,– сказал я парню.– Или ты упокоишь ее, расплатившись за
свою трусость, или я упокою тебя.
Не знаю, не уверен, всерьез ли я это сказал. Возможно, что и
всерьез: злоба и жалость к погибшей девочке раздирали меня на
части. Парня начало трясти. Лица его я не видел, только опущенный
затылок со спутанными и мокрыми от пота волосами и дрожащие плечи.
Было желание направить пистолет ему в затылок, но я не был уверен,
что сумею удержаться, что не нажму на спуск. И не был уверен в том,
что кто-то не пальнет в меня сзади.
– Я не могу! – вдруг истерично выкрикнул он и опять
отбросил револьвер.
Этот его жест вдруг немного успокоил меня, сам не знаю почему. Я
вдруг действительно понял, что ему это не под силу, он может только
выступать за свои права – и все. Такой вот он… слабый и глупый.
– Как хотите,– сказал я, нагибаясь за оружием и убирая его в
кобуру,– я вам не нянька, и я дерьма не дам за ваш моральный облик.
И подбирать за вами дерьмо не стану.