Но и я
не пальцем деланный, пусть салаги поддаются этому давлению,
посмотрим, чья боевая воля сильнее. Прикрыв немного глаза,
буквально на секунду, я просто вспомнил все то, что было у меня на
душе. Тех командиров, под началом которых я воевал. Тех товарищей,
которые прикрывали мне спину, отдавая жизнь друг за друга. Те
кровавые дожди, которые поливали меня ошметками тел после попадания
крупного калибра в товарища, с которым ты долгое время делил
последний кусок хлеба. Ту ярость, которую испытываешь, когда
договариваешься про зеленый коридор для женщин и детей, а эти
изверги начинают долбить крупным калибром артиллерии по дороге, где
двигается транспорт груженный гражданскими. Ту скорбь, когда из
сотни бойцов, которых ты лично готовил на протяжении нескольких
лет, на плацу перед тобой стоят всего пятеро и на вырывающийся с
хрипом вопрос «Как?», они отводят глаза, и только один решается
сказать: «Школу заминировали, пришлось детей своими телами
закрывать».
Вспомнив
всю эту гордость, боль, ярость, горечь потерь, я открыл глаза и
посмотрел на коменданта, взглядом говоря: «Понимаю и уважаю, но и я
не папки перекладывал». После нескольких секунд давления друг на
друга тяжелыми взглядами, комендант дрогнул и отступил на шаг, а у
меня появилась запись в системных сообщениях. После чего, тот снял
шлем и легким кивком головы показал мне, что он все понял. В его
глазах также было много боли и потерь, тут не надо было слов - у
таких старых волков видно все по глазам, независимо от того сколько
им лет или как они выглядят.
– Пойдем! – произнес он и кивком головы предложил следовать
за ним.
Пройдя
через несколько коридоров, мы зашли в небольшой кабинет, в котором
из мебели были только сейф, массивный стол и такое же кресло, а
вдоль задней стены стойка с оружием и боеприпасами. Подойдя к сейфу
и открыв его, он достал металлическую флягу и два стакана сделанных
из гильз крупного калибра. Поставив их на стол, он плеснул в каждый
грамм по сто прозрачной жидкости и, подав мне один стакан, сам взял
второй. Мы выпили молча, глуша воспоминания горечью алкоголя. После
чего на несколько минут в кабинете воцарилась тишина, в которой
каждый думал о чем-то своем. Видно собравшись с мыслями, комендант
встрепенулся.