Кофейня «Трикотаж» - страница 7

Шрифт
Интервал


Одинокое житьё-бытьё Фёдоровича будто помаленьку устроилось, как вдруг в его неспешное течение начало вторгаться настойчивое желание младшей дочки Наташи перевезти отца в город. Она подсчитала, что отчий дом с участком можно было бы продать и разменять её хрущёвку на просторную четырёхкомнатную квартиру в спальном районе, где отцу полагалась бы своя комната.

Дочь начала всё чаще звонить и всё больше нахваливала беззаботную городскую жизнь. Наташа намекала, что под присмотром Фёдоровичу было бы намного лучше.

Он вначале противился и хорохорился – слышать не хотел о переезде. Но мысль о городской жизни и том, что он мог бы помочь дочери с квартирным вопросом, понемногу проникла в его ум и сердце. Фёдорович поразмыслил, что его родное село находилось всего в получасе езды от города, а значит, он мог бы хоть каждый день навещать могилку жены.

Теперь, когда Наталья вновь начинала разговор о переезде, он не возражал, прислушивался. В последнем своём разговоре с отцом она упомянула, что скоро, на День города, приедут знаменитые артисты, и пригласила Фёдоровича погостить неделю, чтобы он смог оценить преимущества городской жизни и сходить на концерт. Старик очень обрадовался и не смог отказаться от возможности посмотреть и послушать настоящих знаменитых артистов эстрады. Он поручил хозяйство соседу, бывшему лётчику, которого в деревне все звали Пилотом, и отправился в город.

В своём стремлении посетить заветный концерт старик был похож на маленького ребёнка, который хотел встретить живого Деда Мороза. Фёдорович очень надеялся, что ему доведётся увидеть двух особо интересных певцов – того, что берёт высокие ноты и носит странные очки, и другого, с грузинской фамилией, что поёт красиво и не менее красиво жестикулирует.


Добрался Фёдорович сам, на пригородном автобусе, ведь теперь личного транспорта у него не было. Свою «ласточку» он отдал внуку, Серёжиному сыну. После смерти Нюры дед не мог ездить на своей родной «копеечке». Он заходил в гараж и любовался красной блестящей машиной с серебристыми литыми дисками. Казалось, та, будто лукавая кокетка, подмигивала ему кругленькими фарами-глазками и приглашала покататься. А Фёдорович не мог. Только садился за руль – ком к горлу проклятый так и подступал: дед вспоминал, как возил жену за грибами и за подснежниками, в город, к детям. Вспоминал, как сидела она рядом – смеялась, болтала, закрывала от испуга лицо пухленькими ручками, когда их красная «копейка» встраивалась в большой городской поток автомобилей, большая часть которых напоминала крокодилов и бегемотов.