Ненормат - страница 8

Шрифт
Интервал


с невыплаканными слезами.
И некого в фарш порубить сгоряча,
столкнувшись в проулке глазами.
Октябрь-забияка нам хлещет в лицо
тоскливой дождливою плетью.
Мы молча покинем чужое крыльцо,
мы просто чужие оплетья.
Никто не задержит, никто не вернёт,
никто никого не осудит.
А ветер тревожную песню поёт,
которая точно погубит.
Мы все умираем в чужой глубине…
Читатель, а ты не тупица?
Ты ищешь в бессмысленной этой хуйне
от Бродского, что ли, крупицы?
Да ты, я гляжу, ценишь гения труд,
не чужд ты изяществу слова.
Я эту херню написал в пять минут, —
не Вера я, чай, Полозкова.
В фейсбуке поэт каждый третий, считай,
тут много искусников слога.
Иди, вон, Прилепина, что ль, почитай,
а лучше – любого Толстого.

Предзимнее

Пустое неяркое солнце —
примета осенних хлопот,
когда на зиму поворот.
И хочется выпить до донца
тебя. Чтоб осталось внутри
спокойствие мёртвого снега,
застывшего в глупости бега,
налипшего на фонари.
Он стает, конечно, слезами
ноябрьских бешеных дней,
проложив пунктиром огней,
отверстия под образами.
Закончился святости срок,
не выдержав тяжести ноши.
Ты больше не будешь хорошей,
ты просто последний урок,
невыученный, неповторённый,
незаданный даже. И вот
никто никуда не придёт.
И снегом приговорённый
декабрь стоит у ворот.

Жанна

Весь прошлый год, сходящий на исход,
я прожил нездоровым человеком —
таким полуконтуженным калекой,
хоть выглядел совсем наоборот.
Смеялся, пил, вертепствовал посильно,
все грани года пробуя на вкус.
А жизнь, как рубль, всё меняла курс
с устойчивого вновь на нестабильный.
Какой бы курс ни проложил куда,
мозг возвращался в заданную точку.
И эта точка била очень точно,
как Костя Цзю в известные года.
Счёт рефери отсчитывал не раз
(его ж не бьют, он только наблюдает
оттуда, где про нас всю правду знают).
Нокаут не случался. Свет не гас,
не отключалось тусклое сознанье.
Оно терпело хук и апперкот,
и новый напряжённый поворот
взбесившегося напрочь мирозданья.
И вытерпев всё, сесть бы в самолет,
чтоб улететь от постоянных стрессов,
не позабыв заметить стюардессе:
«Ну что же, здравствуй, Жанна. Новый год».

Календарное

Восемнадцатого, под вечер,
во дворе шелестели листья.
Ты сжимала себя за плечи,
напряжённая, словно выстрел.
Девятнадцатого, наутро
в спальне свет находил детали.
Речка Кама текла, как сутра,
бодхисаттвы ее читали.
Двадцать пятого было хмуро,
дождь то шпарил, то просто капал.