"Боюсь Тебя огорчать, но где-то в районе Иркутска Ты с высокой
температурой упадешь с лошади и в марте 1807 года скоропостижно
скончаешься... Тебя похоронят подле Красноярского монастыря".
Резанов заворочался, заерзал, запыхтел протестуя.
"Вот что, Николай Петрович, — предупредил его потуги я, — не
возмущайся Ты так. Тебе нельзя. У Тебя сердце больное, как я вижу.
Заодно и мне хуже. Я это говорю не для того, чтобы Тебя заставить
отказаться от Твоих намерений или напугать — Я Тебе хочу помочь, а
заодно и себе. Поэтому предлагаю кое-что другое".
Резанов справа притих и словно погрузнел: я чувствовал что руки,
ноги, тело, голова — да весь будто налился свинцом. "Может не надо
было так вот сразу вываливать на него всё?" — пожалел я хозяина
тела. — Но, с другой стороны, рано или поздно всё—равно пришлось бы
открыть ему глаза на грядущее. И потом: он может попереть дуриком и
помереть, а мне ещё пожить охота!
Пока собеседник переваривал услышанное, наконец и я получил
время подумать.
Поразмыслив, озаботился двумя вопросами: Первое: как отсюда
выбраться? И, второе: если выбраться не выйдет: Как обустроиться
здесь поудобнее?
Насчёт "выбираться" сразу возникли сомнения: Возвращаться в
слепоту и глухоту не хотелось жутко! И одновременно тянуло аж
челюсти сводило к жене и дочке, да и маму жаль...
Покрутив эту мысль и так и эдак рассудил: пока оглядеться, а
коли представится случай — возвращаться! И для начала надо отыскать
тот чёртов дуб. Должен же он уже быть!
Едва утвердился в этом намерении тотчас отпустило. Даже
показалось, что в груди саднит меньше.
Принялся вспоминать историю этого времени, чтобы спланировать
какие знания можно использовать себе во благо. Надо только
оглядеться сперва как следует!
Настроение приподнялось, отчего привычно принялся насвистывать
забористую мелодию из Высоцкого. И почувствовал как тело
подобралось и транслируемая справа тревога сменилась
заинтересованностью.
"Что это?" - последовал вопрос. — "А? Ааа, это мелодия из песни
моего современника Владимира Семеновича Высоцкого. Напеть?" —
"Ну-ка, ну-ка!"
И я как мог, фальшивя немилосердно, тихонько напел "Ещё не
вечер!"
"Необычно... А ещё что—нибудь?" - осипшим голосом попросил
камергер.
Я напел "Не валяй дурака Америка" группы «Любэ», а вдовесок
хулиганистый "Колхозный панк" "Сектора газа".