…«Дмитрий Шостакович» увозил семью Андрея… Через три дня они будут в Хайфе и… начнется новая жизнь…
А сейчас…
Сейчас Филин сидел на задней палубе пассажирского судна и плакал… Он смотрел на любимый, медленно удаляющийся город. Он вспоминал все слова, которые были ему сказаны. Он смотрел на зажатый в кулаке краповый берет. И понимал, что вот прямо сейчас, в этот момент умирает половина его души.
И ком в горле…
И слезы, которые он не мог, да и не хотел сдерживать…
И крик…
Крик дикого раненого зверя. Такой, что волосы на загривке дыбом и мураши толпой вверх-вниз по спине от затылка к копчику… Да только крик этот слышал он один. Потому что кричал молча… Потому что так делал всегда – «моя боль – это моя боль!» Потому что был Филином…
Он уезжал от обстоятельств, но не от себя…
«Ничего! Я еще вернусь, моя Одесса! Не зря же у меня это написано на плече! Вернусь! А пока поживем там, где есть возможность. Тебе не привыкать. Ты же Филин!..»
…– У вас все в порядке?
Андрей взглянул на голос, резко повернув голову. Как и всегда, собственно говоря, – привычка, говорят, вторая натура, а уж эта-то привычка въелась намертво в его подсознание еще со времен отряда.
Рядом с ним стояла настоящая одесситка, и это было заметно… Почему заметно? Еще в пушкинские времена было сказано, что самые красивые девушки в России – с Таврии.
А уж одесситки!..
Александр Сергеевич, будучи в Одессе в ссылке (это ж каким нужно быть идиотом, чтобы сюда(!) ссылать в наказание!), отмечал, что красивее и загадочнее женщин, чем одесситки, не видывал нигде более на Руси, потому, видимо, что в венах их течет не кровь, а настоящее, крепкое и терпкое вино, созревшее в венах греков и евреев, украинцев и молдаван, киприотов, турков, французов и «макаронников»…
И был прав.
Девушка, стоявшая около плачущего Андрея, полностью соответствовала строкам великого поэта.
Она была хороша… Всем! Эдакая еврейско-хохлушная одесситка… Коренная, не иначе, да не в одном поколении…
…– отвали.
– Это грубо, – надула губки-бантики девушка. – Я ж не как другие пристаю – просто увидела, что взрослый мужик плачет…
– Слушай, красуля, отвали, а? Дай с Родиной…
– А ведь и не видно уже!.. Все!.. «Мама» там осталась – здесь уже только море… Да я и не подошла бы раньше.
– Ну, и че? Че те? Отвали, а?!
– И так тоже можно… – задумалась девушка. – Но ведь вам же плохо!..