Но все-таки резину они протянули. Лизавета Павловна, имеющая скверную привычку являться на работу к шести утра, застала их в самый недвусмысленный момент: Вадим забирался в кожаный шпионский плащ, а Борис подпрыгивал от нетерпения.
– Не пущу, – заявила Елизавета, впадая в тихий ужас. – Вадим Сергеевич, даже не думайте. Если вы уйдете, я немедленно сообщу о вашем бегстве. Как же вы не понимаете, – ее глаза наполнились слезами. – Меня теперь обязательно уволят…
– А если в вашу смену найдут мой труп, даже посадят, – мрачно пошутил Вадим и, чтобы не казаться голословным, в двух словах обрисовал проблему. Девушка побледнела. – Давайте не обижаться, Лиза, выхода нет. Лучше принесите мою одежду.
– А как я ее принесу? – она совсем расстроилась. – Одежда у кастелянши, а Варвара Ильинична сегодня выходная. Мы ведь не выписываем людей по воскресеньям.
– Взломаем? – предложил Боря.
– Не надо, – Вадим поморщился. – Уходим. Лизавета Павловна, – он взял ее руку и с внезапно обуявшей нежностью погладил. Она смотрела на него совсем не теми глазами, какими смотрят работники медицинских учреждений на опостылевших больных, – умоляю вас, не поминайте лихом. Обещаю, все образумится.
– Горазды вы все обещать, – улыбнулась она сквозь слезы. – А кто-то и жениться обещал…
Вадим расхохотался.
– Обещал – значит, будет. Никогда не отказываюсь от своих слов. Верьте мне, Лиза.
Он чмокнул девушку в щеку и, пошатываясь, побрел в неизвестность. Боря прицелился чмокнуть девушку во вторую щеку, но та ловко увернулась. Со страхом и каким-то мистическим благоговением смотрела им вслед…
Уходить по-тихому было некогда, на улице светало. Подавить разрозненные очаги сопротивления, вырваться на свободу. Разболтанная «девятка» неслась по пока еще пустым, умытым ночным дождем улицам. Шофер Толян – рыхлый толстячок, имеющий отношение к торгово-закупочной конторе Качурина – добродушно бурчал, жалуясь Борису на производственные неурядицы, на контры с «азерботами», на засилье последних, на то, что если так будет продолжаться, то лет через пятьдесят Сибирь полностью заселят рослые китайцы, говорящие по-английски с азербайджанским акцентом. Прослушал по радио прогноз погоды на новый день, замурлыкал на мотив популярной песенки: «Я синоптикам ни разу не верю, скажут „жарко“ – будет дождь моросящий…» Взбираться на балкон, к великому облегчению, не пришлось. Толян по совместительству был талантливым взломщиком. Вникнув в проблему, сказал «щас сделаем, мужики», подобрал с пола оброненную какой-то растеряхой шпильку и начал ковыряться в замке, делая паузы и вслушиваясь – словно врач, который вслушивается в работу сердца больного. И через несколько минут с торжествующим видом распахнул железную дверь, пробормотав: «Милости просим, хозяева дорогие». Напоил их чаем, а когда гости ушли, остро почувствовал одиночество. Бродил по пыльной квартире, в которой не был несколько суток, запинался о торчащие предметы, узнавал и не узнавал окружающую обстановку. Вещи Жанны в небольшом количестве оставались на месте, но это говорило лишь о том, что у Жанны не десять рук. Постоял под душем, смывая с себя больничный смрад. Побрился, отыскал в серванте старый сотовый телефон с запасной «симкой». С удивлением обнаружил, что паспорт на месте – видимо, утром 23 мая он не взял его с собой, и это не могло не радовать. Немножко денег – уцелевших от выданных при расчете…