Саблин. И хорошо делаете. Кто вас так похвалит, как вы сами себя?
Полюбин. Везде рассыпаны счастливые опыты Евлампия Аристарховича Беневольского: после этого подумай…
Саблин. Я об этом никогда ничего не думаю и сочинителей терпеть не могу. (Беневольскому.) Это до вас не касается.
Полюбин. Кроме, что сочинитель, господин Беневольский ужасный законник и метит вдаль. Я его уговаривал, а он почти согласен сделаться со временем государственным человеком.
Саблин. Чем чорт не шутит! – Так вы метите в министры? а?
Беневольский. Отчего ж не стремиться вслед за Сюллиями, за Кольбертами, за Питтами, за боярином Матвеевым?
Саблин. Послушайте, подите-ка к нам, в полк, в юнкера. Смотри, пожалуй! он еще дуется!.. Ведь я не виноват, что вас иначе не примут; мне бы, напротив, во сто раз было веселее, кабы вы попали прямо в полковники: вы так сухощавы, по всему судить, проживете недолго, скорей бы вакансия очистилась.
Беневольский (в сторону). Житель Виотии в Афинах! ни малейшего колорита воспитания!
Саблин (Полюбину). Неужели ты полагаешь, что есть возможность этому шуту жениться на Вареньке?
Полюбин. Э, братец! от твоего зятя всё возможно.
Саблин. Я за это в состоянии сказать ему дурака в глаза, хоть он и думает, что вдвое меня умнее от того, что вдвое старее. Здесь неловко говорить: идем завтракать на бульвар.
Полюбин. Пойдем.
Саблин. А ужо как вернемся, настроим хорошенько сестру, чтоб она мужа на ум навела. Я, право, люблю тебя как душу, и Вариньку тоже, смерть досадно, если она достанется этому уроду… Ха! ха! ха! как можно этаким выродиться! Я бы сам себя на его месте обраковал и пристрелил. (Беневольскому.) Мы, сударь, оставляем вас одних: рассуждайте на досуге. Вот вам, как Ивану Царевичу, три пути: на одном лошадь ваша будет сыта, а вы голодны, – это наш полк; на другом и лошадь, коли она у вас есть, и сами вы умрете с голоду, – это стихотворство; а на третьем и вы, и лошадь ваша, и за вами еще куча людей и скотов будут сыты и жирны, – это статская служба. Во всяком случае, вы пойдете далеко; а мы, брат, пойдем к Бордерону, вели своей коляске за собой ехать.
Беневольский (один). Ха! ха! ха! Какой сюжет для комедии богатый! Как они смешны. Тот статский советник, в порядочных людях, и не читал ни «Сына Отечества», ни «Музеума»; но, по крайней мере, видно, что ему это совестно, больно: он мне после угождал взорами, речьми нарочно, чтоб изгладить дурное впечатление, которое надо мной сделало его невежество. А этот гусар, об котором Виргилий говорит: Barbarus has segetes,