– Не ясно тебе, что ль? Но, пошла! Ни без тебя, ни с тобою жить не могу. Пошла, говорю!
Только когда в шумном потоке ползли по Тверскому бульвару, старик неожиданно задрал голову, горизонтально подставляя ветру седую воздушную бороду, и гнусаво взревел:
– Я, брат, эту гостиницу еще с николаевских времен помню. Девки там – огнь дьявольской! – раскатился дед хриплым кашляющим смехом и со всей силы стеганул свою клячу так, что та, подпрыгнув, засеменила, как таракан от тапка.
Интуитивный первобытный ужас внезапно пронзил Бакчарова, и он, разинув рот, проводил взглядом золотые и сиреневые главы Страстного монастыря. Учитель глубже забился в угол сиденья пролетки, надвинул свою старую чиновничью фуражку козырьком на глаза и выше поднял воротник шинели. Привычным жестом выхватив из кармана тетрадь, Дмитрий открыл ее на заложенной визиткой Ивана Человека страничке и уставился в каракули набросанного им в поезде стиха.
Вдруг вспомнил я, что на востоке людям нужен —
Жильцам глухой заснеженной тайги,
Там, где Волконский был отчаянно простужен,
Где ночью сосны стонут от пурги.
И ждет меня в снегах Сибирь суровая,
Как ждет красавица, лежащая в гробу.
И озаглавлена страница жизни новая:
Прости, любимая, прощай, merci beaucoup.
– Приехали! – растоптал поэзию грубиян извозчик.
Учитель хмуро осмотрелся и увидел, что стоят они возле двухэтажного кирпичного дома с вывеской: «Номера для приезжающих. Будапешт». Было уже без четверти восемь, место было шумное.
Портье гостиницы «Будапешт» Василий Барков, недовольный тем, что ему вручили визитку вместо паспорта, прочел по слогам:
– Иван Александрович Человек, – и с сомнением уставился на Бакчарова.
– Что-то не так? – сердито поинтересовался учитель.
– Ну и фамилия у вас, ваше благородие, – кокетливо пожал плечами портье в чистенькой ливрее. – Прям какая-то ненастоящая.
Недовольно хмыкнув, Дмитрий Борисович уронил на стойку еще один серебряный полтинник.
– Ну что вы, что вы, я ж ведь пошутил, ваше благородие, – привычно залепетал портье, жадно сгребая ладонью монету после неудачной попытки сцапать ее пальцами.
Учитель только нахмурился, не позволил взять коридорному глобус, только свой чемодан, и вслед за лакеем побрел из фойе наверх, устало топая по ступеням и хватаясь за липкие перила парадной лестницы. Портье проводил его недобрым взглядом.