Он вытащил из подсумка один магазин, выщелкнул верхний патрон и
кинул его мне.
Ага, гильза чуть менее под конус, чем наша калашовская, и
подлиннее. Пуля тоже заметно остроконечней, чем привычная семерка,
и потощей будет. Откуда калибр такой? Если бы про нас разговор, то
сказал бы, что от японской «арисаки» пошел, только укоротили
гильзу… а может, так и было? Как тут история развивалась, черт ее
знает. У нас в Первую мировую и «арисаками» пользовались, и под
патрон для нее Федоров автомат изобрел. Первый в истории. Почему
нет? С него и пошло. Был тут Федоров, кстати, или нет?
— А чего пламегаситель такой странный? — спросил я, кинув патрон
ему обратно.
— Чтобы гранатами стрелять, — ответил боец и опять полез в
подсумок: — Вот гляди, на пять холостых патронов магазин, боевой в
него не всунешь.
Действительно, в руке у него появился короткий магазин с наглухо
сходящимися впереди губками, патрон с пулей в него не втолкнешь —
не влезет, только холостой с замятым дульцем.
— А вот граната, — добавил собеседник и вытащил из длинного
брезентового подсумка нечто вроде маленькой минометной мины с
длинным тонким хвостом. — Насадил на ствол, газоотвод перекрыл,
холостые вставил — и бах! Знаком с такими?
— Нет, у нас не было, — покачал я головой.
— Из разных мы с тобой мест, — заключил он. — У нас были.
Хорошая штука, можно метров за двести стрелять.
— У нас подствольные гранатометы.
Он ничего не ответил, лишь пожал плечами. Подозреваю, что
попытки определить, кто откуда, тут вроде как стандартная процедура
знакомства.
В комнатку заглянул младший сержант, рыжий и усатый, сказал:
— Давай, попаданец, отвезем тебя куда полагается.
На улице прямо возле дота стояла знакомая по фильмам полуторка —
маленький неуклюжий грузовичок, у которого на деревянном борту
кузова большими белыми буквами было написано «Комендатура».
— Давайте оба в кузов, — сказал сержант, забираясь за руль
машины.
Карабкаться было невысоко, да и задний борт был откинут. У борта
переднего имелась лавка, на которой мы вдвоем с бойцом и
уселись.
— Давно ты здесь? — спросил я его.
— Года два, — ответил он и, что-то прикинув, добавил: — Чуть
больше: два и месяц.
— И как?
— Да нормально, могло быть и хуже, — пожал он плечами. — Живем —
хлеб жуем. Пока цел, служба идет. Да не волнуйся, все пучком будет,
все равно отсюда никуда не денешься.