Долинский постоял с секунду и, ничего не ответив, снова заходил по комнате. Юлинька встала, вышла и через несколько минут возвратилась со свечой и книгой.
– Темно совсем; я думаю, скоро должны придти ото всенощной, – проговорила она и стала листать книжку, с очевидным желанием скрыть от матери и сестры свою горячую сцену и придать картине самый спокойный характер.
Она перевернула несколько листков и с болезненным усилием даже рассмеялась.
– Послушайте, Нестор Игнатьич, ведь это забавно —
Вообрази: я здесь одна,
Меня никто не понимает;
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
– Нет, это не забавно, – отвечал Долинский, остановившись перед Юлинькой.
– Вам жаль меня?
– Мне прискорбна ваша доля.
– Дайте же мне вашу руку, – попросила Юлинька, и на глазах ее замигали настоящие, искренние, художественные слезы.
Долинский подал свою руку.
– И мне жаль вас, Нестор Игнатьич. Человеку с вашим сердцем плохо жить на этом гадком свете.
Юлочка быстро выпустила его руку и тихо заплакала.
– Я и не желаю жить очень хорошо.
– Да, вы святой человек! Я никогда не забуду, сколько вы мне сделали добра.
– Ничего ровно.
– Не говорите мне этого, Нестор Игнатьич. Зачем это говорить! Узнавши вас, я только и поняла все… все хорошее и дурное, свет и тени, вашу чистоту, и… все собственное ничтожество…
– Полноте, бога ради!
– И полюбила вас… не как друга, не как брата, а… (Долинский совершенно смутился). – Юлинька быстро схватила его снова за руку, еще сильнее сжала ее в своих руках и со слезами в голосе договорила, – а как моего нравственного спасителя и теперь еще, может быть, в последний раз, ищу у вас, Нестор Игнатьич, спасения.
Юлинька встала, близко придвинулась к Долинскому и сказала:
– Нестор Игнатьич, спасите меня!
– Что вы хотите сказать этим? Что я могу для вас сделать?
– Нестор Игнатьич!.. Но вы ведь не рассердитесь, какая бы ни была моя просьба?
Долинский сделал головою знак согласия.
– Мы можем платить за уроки Викторины; вы не верьте, что мы так бедны… а вы… не ходите к нам; оставьте нас. Я вас униженно, усердно прошу об этом.
– Извольте, извольте, но зачем это нужно и какой предлог я придумаю?
– Какой хотите.
– И для чего?
– Для моего спасения, для моего счастия. Для моего счастия, – повторила она и засмеялась сквозь слезы.
– Не понимаю! – произнес, пожав плечами, Долинский.