Сыграли две ли три партии, уж не помню, князь кий положил, говорит:
– Позвольте узнать, как ваша фамилия?
– Нехлюдов, – говорит.
– Ваш, – говорит, – батюшка корпусом командовал?
– Да, – говорит,
Тут по-французски что-то часто заговорили; уж я не понял. Должно, все родство вспоминали.
– А ревуар[1], – говорит князь, – очень рад с вами познакомиться.
Вымыл руки и ушел кушать; а тот стоит с кием у бильярда, шарики поталкивает.
Наше дело, известно, с новым человеком что грубей быть, то лучше: я взял шары, да и собираю. Он покраснел, говорит:
– Можно еще сыграть?
– Известно, – говорю, – на то бильярд стоит, чтоб играть. – А сам на него не смотрю, кии уставляю.
– Хочешь со мной играть?
– Извольте, – говорю, – сударь!
Шары поставил.
– На пролаз угодно?
– Что такое значит, – говорит, – на пролаз?
– Да так, – я говорю, – вы мне полтинничек, а я под бильярд пролезу.
Известно, ничего не видамши, чудно ему показалось, смеется.
– Давай, – говорит.
Хорошо. Я говорю:
– Мне вперед сколько пожалуете?
– Разве, – говорит, – ты хуже меня играешь?
– Как можно, – я говорю, – у нас против вас игроков мало.
Стали играть. Уж он и точно думает, что мастер: стучит так, что беда; а Пан сидит да все приговаривает:
– Вот так шар! вот так удар!
А какой!.. ударишка точно был, да расчету ничего не знает. Ну, как водится, проиграл я первую партию: полез, кряхчу. Тут Оливер, Пан с местов пососкочили, киями стучат.
– Славно! Еще, – говорят, – еще!
А уж чего «еще»! Особенно Пан-то за полтинник рад бы не то под бильярд, под Синий мост пролезть. А то туда же, кричит:
– Славно, – говорит, – пыль не всю еще вытер.
Петрушка-маркёл, я чай, всем известен. Тюрин был да Петрушка-маркёл.
Только игры, известно, не открыл; проиграл другую.
– Мне, – говорю, – с вами, сударь, так и так не сыграть.
Смеется. Потом как выиграл я три партии – у них сорок девять было, у меня никого, – я положил кий на бильярд, говорю:
– Угодно, барин, на всю?
– Как на всю? – говорит.
– Либо три рубля за вами, либо ничего, – говорю.
– Как, – говорит, – разве я с тобой на деньги играю? Дурак!
Покраснел даже. Хорошо. Проиграл он партию.
– Довольно, – говорит.
Достал бумажник, новенький такой, в аглицком магазине куплен, открыл, уж я вижу, пофорсить хотел. Полнехонек денег, да все сторублевые.
– Нет, – говорит, – тут мелочи нет.