Иванов и его окрестности - страница 12

Шрифт
Интервал



Фонарь и ангелы

Блестящий план на глазах провалился. Струна, что минуту назад звенела под наш с Владом аккордный перебор, вдруг издала неблагозвучный звук и лопнула. На глазах рушилось здание, в фундаменте которого краеугольным камнем находился согласившийся Иванов, стены выстроены из нашей прозорливости, а крыша которого несильно, – нам ведь сильно не надо, правда, Влад? – блестела славой первооткрывателей Кёнигсбергский подземелий и, может быть, может быть – Янтарной Комнаты!

Я стиснул зубы. На меня накатило видение, как я завтра прихожу в госсзаведение, вытаскиваю из папки с надписью «Послания параноиков» свой листок – и тычу им в лица многочисленных чиновников: вот, вот лежит где истина, у вас под носом, и давно ведь лежит! – а они говорят мне: «Нет! А вдруг кто-нибудь увидит?»

В этот момент в видение внедрился образ моей бабки. На этот раз она ничем мигать не стала, а только покачала головой, как бы говоря: не унывай, ещё не всё потеряно! Вспомни Фрейда! Вспомни Цельсия! Вспомни Гринвич, наконец! – покачала-покачала головой, и рассеялась.

Хотя действительно, чиновного клерка с матерью Иванова сравнивать нельзя. Потому что если касаться сути, то мать Иванова вполне могла сойти за одну из трансцендентальных сущностей, упоминаемых сегодня Владом. Не знаю, как они выглядят, сущности, но как-то так само получалось, что мать Иванова была на них похожа. Она всё время была дома, она всё время была на кухне и что-то готовила, либо она лежала в комнате на диване и смотрела телевизор, причём это могло происходить единовременно: одновременно на кухне, одновременно на диване, и одновременно, когда мы курили на улице или только-только подходили к дому Иванова, она непременно подходила с другой стороны и говорила нам: «Дома он, дома, ждёт уже», – или «Сейчас придёт, ждите», в зависимости от ситуации. И всегда обязательно она присутствует. А если нет, то вот-вот зайдёт, ляжет на диван или загремит кастрюлями на кухне, или поставит под навес метлу. Мать Иванова была, кажется, самой философской в мире профессии – дворник. Хотя, насколько я сейчас припоминаю, она одновременно работала ещё кем-то и ещё кем-то: то ли начальником гаража и фонарщиком, то ли уборщицей в детском садике и мастером ЖЭКа… В общем, она была что-то вроде смотрителя этого места, этой части города.