К Изольде Тихоновне Илья Романович приглядывался долго и недоверчиво. Впрочем, он в каждом смертном подозревал подвох и прозревал злой умысел. Но придраться было не к чему. Экономка оказалась женщиной строгих правил во всем, что касалось ведения хозяйства. Она сразу же взялась изучать домовые книги, находя в них много изъянов и недочетов, допущенных другими домоправительницами. Об этом подробно докладывалось князю за вечерним чаем, затем вносились дельные предложения, направленные на умножение хозяйского блага. Белозерский опасался хвалить новую экономку, держась своего давнего принципа, что слуга, которого хоть раз похвалили, – пропащий человек для службы. «Такой стараться и трепетать уже больше не станет… Хвалят, мол, меня, стало быть, нечего и жилы рвать. Начнет дерзить… Воровать примется непременно, потому что все воры, в каждом человеке вор сидит! А то прирежет еще!» При этой страшной мысли князь хватался за горло, и рвущаяся с его губ похвала часто заменялась ругательствами.
Но на этот раз Белозерский был действительно доволен протеже поляка. К тому же он находил Изольду весьма привлекательной особой. Невысокая, пухленькая, круглолицая, экономка обладала вполне невыразительным лицом, на котором только и было красивого, что маленький рот, пунцовый, как вишня. Глаза ее были нехороши – небольшие, глубоко сидящие, неопределенного цвета, тяготеющего то к серому, то к голубому, взгляд загадочен. Говорила она нараспев, поучительным тоном, тягучим грудным голосом. Одевалась скромно, никаких украшений не носила. Ее каштановые косы всегда были туго обернуты вокруг головы в виде короны. Когда она поступила в дом князя, ей было двадцать девять лет, тот самый возраст, в котором Наталья Харитоновна отправилась в мир иной. Илья Романович увидал в этом некое знамение, и хотя он не верил в «подобную чушь» и всегда высмеивал «бабье мракобесие», мысль эта все же глубоко засела ему в голову.
Не прошло и года, как Изольда сделалась его любовницей. Это случилось само собой, легко и обыденно, без страстных воздыханий под луной и любовных речей. Дождливым осенним вечером тысяча восемьсот двадцатого года Илья Романович грелся возле камина, а Изольда Тихоновна по обыкновению держала отчет. Говорила она без бумажки, помня наизусть все цифры и нанизывая их одну на другую медленно, монотонно. Илья Романович разомлел в тепле, разнежился от уютного потрескивания дров. К тому же отсветы огня, отражаясь на бледных щеках экономки, очень ее молодили. Наконец, подведя итог и глядя на князя, как всегда, загадочно, экономка все тем же равнодушным голосом неожиданно заявила: