– Так ремнем-то прис-стегни ее!
– Какое ремнем – у нее грудь вся истыкана. Не к шее ж ремень пристегивать. И так не выронишь, она, вон, и впрямь как в мешок легла. Лети, Стёпик, лети, родимый. Довези ее живой.
– А и не ж-живой довезу, так Подземный Доктор вс-сё равно порадуетс-ся, – злорадно оскалился обидевшийся, видимо, на «Стёпика» крылатый монстр.
– Пошто? – спросил заинтересовавшийся Мирон. – Куды ему с дохлятиной-то?
– Так девчатинкой зато полакомитс-ся, – заухал гигантским филином «птер». – Это я человечинкой брезгую, тока вот «архангельс-скому демону» вс-сё нипочем.
– Вот брехун, – сплюнул Игнатий. – Лети давай, трепло длинношеее!
– Ш-што, не вериш-шь? – замахал, готовясь к взлету, крыльями Стёпик. – А куды, думаеш-шь, твою ногу изувеченную Подземный Доктор дел? А Миронову руку? А мои… ос-статочки?.. Ну, понятно, с-свиту с-свою подкормил тож-ж. Но и про с-себя-то уж-ж вс-сяко не забыл.
«Птеродактиль» взмыл над вырубкой, сделал, набирая высоту, круг и направился в сторону Великого Устюга.
Игнатий с Мироном долго смотрели ему вслед, пока крылатый силуэт не превратился в точку, а потом и вовсе не слился с небесной хмурой серостью.
– Он што, про наши с тобой руку да ногу правду сказал? – спросил вдруг Мирон.
– Слушай ты его больше, – буркнул Игнатий, на которого сказанное Стёпиком тоже явно произвело впечатление. – Он и парнем побрехать любил – девки аж повизгивали, – а «птичкой» обернулся, так теперя и вовсе расчирикался… Ты ведь был у Подземного Доктора, когда он тебе Степкину руку пришивал, мы ж там три денечка оклемывались. Ну и видел ты, как «архангельский демон» наши ошметки догрызал?
– Видеть не видел, но я ведь тож не всё время при народе кушаю, – веско аргументировал разнорукий мутант.
Глава 2
Монастырское подземелье
Главный зал подземелий древнего монастыря лет триста назад, а то и раньше, служил, вероятно, монахам основным тайным хранилищем – попросту говоря, складом. Сделанных на «черный день» запасов пищи, судя по его размерам, могло бы хватить для трех десятков человек как минимум на пару месяцев, а с учетом аскетичности монашеских запросов – как бы и не вдвое больше. Для современных же обитателей монастырских подземелий это помещение сразу после Катастрофы служило единым жилищем. Это уже потом, после расчистки остальных коридоров, комнат и келий, по которым все двадцать восемь тогдашних жителей и расселились, зал стал чем-то вроде корабельной кают-компании, а заодно и столовой.