– Нет, – отозвалась Полина, торопливо утирая глаза. – Нет, я совершенно здорова. Простите, что вышла из-за стола без разрешения.
Звук его шагов по каменным ступеням казался особенно громким из-за эха.
– Не стоит. Вы были вполне убедительны, демонстрируя полное отсутствие каких-либо познаний о застольных манерах в приличном обществе, и я вас за это хвалю. Но моя мать выразила озабоченность состоянием вашего здоровья и потому я задал этот вопрос.
– Со мной все в порядке, правда. Дело в десерте.
– В десерте? – Гриффин нахмурился. – А что с ним не так? Я и сам терпеть его не могу, однако не настолько, чтобы рыдать.
Полина затрясла головой.
– Это любимое лакомство моей сестры. Я весь день по ней скучаю, но когда передо мной появилось бланманже…
– Вы расклеились, – закончил он и, спустившись еще на одну ступеньку, оказался с ней вровень.
– Точно, – кивнула Полина. – Мне вдруг стало трудно дышать и…
– Ничего не объясняйте: мне знакомо это ощущение.
– Правда?
«Возможно, и вправду знакомо», – подумала Полина, скользнув взглядом по его лицу. Почему она раньше не заметила этих скорбных морщинок в уголках его глаз, этой усталости во взгляде? Теперь она могла поверить, что он знаком с невеселой стороной жизни даже лучше, чем она сама.
– Ничего, все пройдет. Вам скоро станет лучше.
Внезапно стены лестничного колодца словно сдвинулись. Казалось, здесь не хватит места для них двоих. Он занимал собой все свободное пространство: высокий, плечистый, преступно привлекательный. Она остро чувствовала исходящее от него тепло, а еще острее его запах: крепкий, мускусный, невероятно мужской.
– Возможно, нам следует вернуться, – сказала она.
– Подождите. У вас что-то, – он прикоснулся к уголку ее губ, – здесь. Кристаллик сахара, я думаю.
Полина была готова провалиться сквозь землю – так ей было неловко.
Кончиком языка она медленно провела по кромке губ слева направо и обратно.
– Все?
Он сморгнул.
– Нет.
Она похлопала себя по щеке, пытаясь стряхнуть злополучный сахар!
– Позвольте мне. – Обхватив ее щеку ладонью, он большим пальцем провел по губам.
Боже, сжалься. Полина еще никогда в жизни не отъезжала так далеко от дома и сейчас чувствовала себя утлой лодчонкой, потерявшейся в бурном море эмоций. И его прикосновение… Оно было словно брошенный с берега спасительный канат.