Каждое слово казалось забитым в
голову гвоздем – удар, другой, третий! Часть сознания понимала, что
в чём-то Эл прав, но в ушах звенело, гнев клубился вокруг плотным
облаком, и какого Змея он вообще орёт?!
– Да не надо меня лечить! Так – не
надо! Ничего у тебя не получается, все равно сдохну, так оставь
меня в покое!
На волне бешенства удалось
приподняться и даже сесть, а вот встать он не успел. Эл с
перекошенным от бешенства лицом упал рядом на колени, сгреб
пациента за ворот больничной пижамы…
Зрительный контакт.
Физический контакт.
Змеевы потроха…
Чувство было такое, словно
молоточек, которым до этого забивали гвозди, заменили кувалдой. Что
почувствовал Эл, Ильнар не знал, но доктор отшатнулся почти сразу,
оставив пациента один на один с раскалывающей голову болью. Змеева
эмпатия, ну когда уже закончится это мучение?!
Он тяжело привалился к кровати,
уткнулся лицом в смятое одеяло. Ткань сладковато пахла средством
для стирки, раньше Ильнар не замечал запаха, но сейчас с трудом
сдерживал тошноту, и от осознания собственной беспомощности
хотелось уже просто расплакаться.
Слабак. Тряпка. Неудачник. Сдохнет –
туда ему и дорога, и никому не придется с ним возиться…
Последняя мысль обдала холодом,
колючим и злым. На дне сознания колыхнулся липкий страх – не
думать, чтобы не сбылось! – но на смену ему тут же пришло привычное
раздражение. До чего дошел – бояться глупых суеверий!
– Не дождётесь, – пробормотал он
едва слышно. От друга пришло ощущение легкого недоумения, но
переспрашивать он не стал. Ну ещё бы, ему и так все прекрасно
видно, а ментальный блок, зараза, все никак не возвращается на
место. Энергетические меридианы в ауре дрожат и изгибаются, пляшут
вокруг, дразнясь, мерцающие силовые нити, не видимые обычному
глазу…
Ильнар зажмурился. Не помогло. Таро
сейчас наверняка сказал бы что-то ехидное, на всплеске гнева
преодолевать себя и злосчастный блок удавалось легко. Но
собственные запасы злости он только что потратил, а Эл не слишком
хорошо умел мотивировать.
Несколько минут прошли в тишине.
Затем доктор тяжело вздохнул.
– Когда умирала мама, – произнес он
неожиданно тихо, – я с трудом получил разрешение на посещение.
Помню, день был такой чудесный, солнечный, вся палата залита
светом… Мне так страшно было, стоял, как дурак, не знал, что
говорить. А она улыбалась. У неё губ почти видно не было, и чешуя…
По всему лицу чешуя. Она уже дышать почти не могла, и говорить
тоже, а всё равно улыбалась. Написала записку, что любит…