Лодка двигалась вперед медленнее, чем ожидалось: едва они вышли в море, ветер ослабел, и, чтобы обогнуть мыс, отделявший их от цели, морякам пришлось наряду с парусом прибегнуть к помощи весел. Они были еще очень далеко, когда переменившийся ветер начал набирать силу, задувая неровными, но ожесточенными порывами. Наступила ночь, черная, как копоть, и ревущие волны вздымались и разбивались с чудовищной яростью, грозя поглотить суденышко, дерзнувшее противостать их буйству. Пришлось спустить парус и налечь на весла; одному из людей было поручено вычерпывать воду, а сам Вернон взялся за весло и принялся грести с отчаянной силой, не уступая в этом опытнейшему лодочнику. До приближения бури мореходы то и дело переговаривались между собой; теперь все смолкли, и лишь порой раздавались краткие приказания. Один думал о жене и детях и про себя клял прихоть незнакомца, последствия которой угрожали не только его жизни, но и благополучию его близких; другой боялся меньше, поскольку был юн и отважен; но он усердно выполнял свою работу, и разговаривать ему было некогда; Вернон же, горько сожалея о безрассудстве, из-за которого другим людям пришлось разделить с ним опасность, каковая была бы не столь значительна, если бы касалась его одного, теперь пытался ободрить спутников возгласами, исполненными воодушевления и отваги, и еще сильнее налегал на весло. Лишь человек, вычерпывавший воду, казалось, не был всецело поглощен своим занятием: он то и дело внимательно осматривался по сторонам, как будто силился разглядеть какой-то предмет в бурной пустыне моря. Но там было пусто, виднелись лишь гребни высоких волн, да вдалеке над линией горизонта поднимались тучи, предвещавшие еще большее буйство ветра. Наконец он воскликнул:
– Да, я вижу его! По левому борту! Теперь, если мы сможем добраться вон до того огня, мы спасены!
Оба гребца невольно повернули головы – но лишь безотрадная тьма предстала их взору.
– Вы не можете его видеть, – кричал их товарищ, – но мы приближаемся к нему; и, слава богу, мы переживем эту ночь!
Вскоре он взял весло из рук Вернона, который был слишком изнурен, чтобы продолжать грести. Привстав, моряк принялся высматривать путеводный огонь, обещавший им безопасность, но мерцавший так тускло, что наблюдатель порой говорил: «Я вижу его», а порой: «Ничего не видно»; однако же, когда они продвинулись вперед, огонь забрезжил перед их взорами и разгорался все более ровно и ясно, проливая лучи на мрачные воды, которые и сами понемногу утихали, как будто спокойствие поднималось от океанского лона под воздействием этого мерцающего проблеска.