– Дайте посмотреть!
Том открыл часть карикатурно-нелепого дома с двумя фасадами и трубой, из которой выходил дым в виде штопора. Девочка так увлеклась рисованием Тома, что позабыла обо всем на свете. Когда Том кончил, она бросила взгляд на рисунок и прошептала:
– Какая прелесть! Нарисуйте человечка!
Художник поставил во дворе перед домом человека, похожего на подъемный кран, и такого высокого, что для него не составило бы никакого труда перешагнуть через дом. Но девочка была не слишком требовательна. Она осталась довольна чудовищем и прошептала:
– Какой красивый! Теперь нарисуйте меня.
Том нарисовал песочные часы, увенчанные круглой луной, приделал к ним тонкие соломинки ручек и ножек и вооружил растопыренные пальчики громаднейшим веером.
– Ах, как хорошо! – сказала девочка. – Хотела бы я так рисовать!
– Это нетрудно. Я вас научу.
– В самом деле? Когда?
– На большой перемене. Вы ходите домой обедать?
– Если вы останетесь, и я останусь.
– Ладно. Вот здорово! Как вас зовут?
– Бекки Тэчер. А вас? Впрочем, знаю – Томас Сойер.
– Меня называют так, когда хотят высечь. Когда я веду себя хорошо, меня зовут Том. Вы зовите меня Том. Ладно?
– Ладно.
Том опять начал писать на доске, пряча написанное от Бекки. Но теперь она перестала стесняться и попросила показать, что там такое.
Том отговаривался:
– Право же, тут нет ничего!
– Нет, есть!
– Нет, нету; да вам и смотреть-то не хочется.
– Нет, хочется! Правда, хочется. Пожалуйста, покажите!
– Вы кому-нибудь скажете.
– Не скажу, честное-пречестное-распречестное слово, не скажу!
– Никому, ни одной живой душе? До самой смерти?
– Никому не скажу. Покажите же!
– Да ведь вам вовсе не хочется…
– Ах, так! Ну, так я все равно посмотрю!
И своей маленькой ручкой она схватила его руку; началась борьба, Том делал вид, будто серьезно сопротивляется, но мало-помалу отводил руку в сторону, и наконец открылись слова: «Я вас люблю!»
– Гадкий! – И девочка больно ударила его по руке, однако, покраснела, и было видно, что ей очень приятно.
В то же мгновение Том почувствовал, что чья-то рука неотвратимо и медленно стискивает его ухо и тянет кверху все выше и выше. Таким способом он был препровожден через весь класс на свое обычное место под перекрестное хихиканье всей детворы, после чего в течение нескольких страшных минут учитель простоял над ним, не сказав ни единого слова, а затем так же безмолвно направился к своему трону. Но хотя ухо у Тома продолжало гореть от боли, в сердце его было ликование.