Таким образом, Том вышел из школы с одной группой школьников, а Бекки – с другой. Вскоре они встретились в дальнем конце переулка и вернулись в опустевшую школу. Они уселись рядом, положив перед собою грифельную доску. Том дал Бекки грифель и, водя ее рукой, создал еще один удивительный домик. Когда интерес к искусству чуть-чуть ослабел, они принялись болтать. Том был безмерно счастлив.
– Любишь ты крыс? – спросил он.
– Ой, ненавижу!
– И я тоже… когда они живые. Но я говорю про дохлых – вертеть их на веревочке над головой.
– Нет, я крыс вообще не очень люблю. А вот что я люблю – так это жевать резинку.
– Еще бы! Жалко, что у меня ее нет.
– В самом деле? У меня есть немножко. Я дам тебе пожевать, только ты потом отдай.
Это им обоим понравилось, и они стали жевать по очереди, болтая ногами от избытка удовольствия.
– Была ты когда-нибудь в цирке?
– Да, и папа обещал взять меня туда еще раз, если я буду хорошая.
– А я был в цирке три или даже четыре раза – много раз! Там куда веселее, чем в церкви: все время представляют что-нибудь. Я, когда вырасту, поступлю клоуном в цирк.
– Правда? Вот хорошо! Они все такие разноцветные, милые…
– Да-да, и при этом кучу денег загребают… Бен Роджерс говорит: по доллару в день… Слушай-ка, Бекки, была ты когда-нибудь помолвлена?
– А что это такое?
– Ну, помолвлена, чтобы выйти замуж?
– Нет.
– А хотела бы?
– Пожалуй… Не знаю. А как это делается?
– Как? Да никак. Ты просто говоришь мальчику, что никогда ни за кого не выйдешь замуж, только за него, – понимаешь, никогда, никогда, никогда! – и потом вы целуетесь. Вот и все. Это каждый может сделать!
– Целуемся? А для чего целоваться?
– Ну, для того, чтобы… ну, так принято… Все это делают.
– Все?
– Ну да, все влюбленные. Ты помнишь, что я написал на доске?
– Д-да.
– Что же?
– Не скажу.
– Так, может, я скажу тебе?
– Д-да… только когда-нибудь в другой раз.
– Нет, теперь.
– Нет, не теперь – завтра.
– Нет-нет, теперь, Бекки! Ну, пожалуйста! Я потихоньку, я шепну тебе на ухо.
Видя, что Бекки колеблется, Том принял молчание за согласие, обнял девочку за талию, приложил губы к самому ее уху и повторил свои прежние слова. Потом сказал:
– Теперь ты мне шепни то же самое.
Она долго отнекивалась и наконец попросила:
– Отвернись, чтобы не видеть меня, – и тогда я скажу. Только ты никому не рассказывай, – слышишь, Том! Никому. Не расскажешь? Правда?