Пленные австрийцы в форме свободно разгуливали повсюду без всякой стражи. Одни подвозили тачки, другие рыли канавы и сотнями шатались взад и вперед, ничего не делая. Мы узнали, что, заплатив пятьдесят динаров правительству, можно получить одного из них в слуги. Все посольства и консульства обслуживались ими. Пленные охотно поступали в услужение, потому что для них не было приличного помещения и сытного питания. По временам проходил австрийский офицер в полной форме, с саблей.
– Убежать? – ответил на наш вопрос один правительственный чиновник. – Нет, они и не пытаются. По дорогам грязь по колено, деревни брошены жителями и полны больными, там нечего есть… Даже в поезде путешествовать по Сербии трудно, а пешком немыслимо. Да и по всей границе стоят часовые…
Мы проехали мимо большого госпиталя, где бледные пленные высовывались из окон, лежа на грязных одеялах, ходили из дверей в двери и лежали вдоль дороги, опираясь на комья засохшей грязи. Это были все оставшиеся в живых; из шестидесяти тысяч австрийских пленных двенадцать тысяч уже умерло от тифа.
Позади площади снова тянулась улица между грубыми одноэтажными домами, и мы выехали по ней на базар. Глухой шум доносился от сотен торгующих крестьян, одетых в различные национальные костюмы, – домотканный холст, вышитый цветами, высокие меховые шапки, фески, тюрбаны, турецкие шаровары разных фасонов. Визжали свиньи, кудахтали куры; под ногами громоздились корзины яиц, зелени, овощей и красного перца; величественный старик в овчине шатался с ягнятами на руках. Это был центр города. Тут находились два-три ресторана и вонючие кофейни, грязноватая гостиница «Восток», неизбежный американский магазин обуви, и между жалкими лавчонками – витрины ювелирных изделий и экстравагантных дамских шляп.
По тротуарам толкалось множество народу: цыгане, поражающие своей бедностью крестьяне; жандармы с большими саблями, в красных и синих мундирах; сборщики налогов, разодетые как генералы, тоже с саблями; франтоватые армейские офицеры, увешанные медалями; солдаты в грязных лохмотьях, с ногами, обвязанными тряпками, хромые, ковыляющие на костылях, безрукие, безногие, выпущенные из перегруженных госпиталей, посинелые и еще трясущиеся в тифу, – и всюду пленные австрийцы. Правительственные чиновники спешили с портфелями под мышкой. Поставщики армии перекликались через запачканные столики с политическими завсегдатаями кафе.