Егор приосанился, расправил плечи и всем своим обликом говорил, что он полностью прав, и был твёрдо убежден: так должны понимать его и представители власти. Он быстро налил по второму стакану, пододвинул один брату, предлагая выпить. Когда выглушили опять по полному, долго молча закусывали, как бы переваривали всё услышанное друг от друга. Даже Настя выглянула в изумлении из горницы: мол, отчего стало так тихо?
Епифан и вправду обдумывал речь брата. В общем-то, слова он говорил правильные, однако же душа их не принимала. Не мог он их разделить, ибо заключали в себе нечто чуждое к нарождавшимся событиям к весне 1928 года…
– Скажи, братан, чем одевать станешь? – вновь заговорил Епифан, резанув надтреснутым голосом скопившуюся тишину в горнице. И Егор несколько в растерянности поднял на брата осоловелые глаза, без того острого блеска, с каким он ещё недавно доказывал ему свою позицию. – Хозяйство-то поди заберут в коммунию, то бишь в их колхоз?
– А что? Ты всё ещё веришь этим слухам? Лучше скажи, как можно у людей отобрать нажитое своим горбом? – яростно крикнул Егор, вытаращив свои тёмные глаза, сверкавшие снова в гневе после короткого затишья. – Помещики наживали богатство нашими горбами, есть разница?
– Обобществление зачнут проводить, а табе мерещится грабеж, – спокойно и взвешенно ответил Епифан, поводя устало плечами.
– Что-что? Это что за явление такое? – удивлённо протянул Егор. – А я вот не пойду в колхоз, туда силком на аркане не потянут? Я уже слыхал о добровольном начинании колхозов. Вот что мне и может померещиться, ежели начнут силу применять против всех тех, кто не желает надевать подневольное ярмо…
– Так то, что ты слышал, – забудь, братан! Вон у наших соседей-матюнинцев, —слыхал что делали с теми, кто в колхоз не захотев? Сопротивленцев записывали в кулачий элемент – и на выселение! Я бы, Егорка, не советовал ёжиком иголки выставлять. Все пойдут —и ты иди! Народ повалит, нешто ты отстанешь? Так тебя мигом к врагам причислят, это как пить дать!
– Да погоди, то ж они хотят експеримент с колхозом провести. А меня записать никак не могут, я им вовсе не враг! Работников никогда не содержал. Вот Степка Горчихин – тот завсегда был кулак, от веку на него батрачили, и рыло его само за себя говорит… А я своим горбом вкалываю, пальцы да ладони уже, почитай, стали как железные. Погляди! – и резко вытянул руку к брату. – Ты думаешь, их колхоз так и нужен всем? Не верю, все думают точно как я, а ты меньше бы паниковал. Лучше скажи, готов поддержать моё начинание? – он испытывающим взглядом колол брата.