Очередной повод посетить Гору представился лишь года через два после крещения.
Приезд на Гору был вновь вызван горем. Горем смерти Ёньки, сжигавшим Ёжку в дни похоронных и поминальных обрядов. Не находя места от боли, Ёжка скорее интуитивно, нежели осознанно приехал раненько, поднялся в Гору и был, несмотря на своё состояние, обрадован новенькой часовней. Забыв на время о причине появления здесь, обходил, осмотрел. Неохотно расстался, и отстояв службу в деревянной церкви, глазея жадно на расписанные наивно и очень давно стены могучего сруба, плахи свода, не выдержал и пошёл исповедаться.
Батюшка был уже другой, определил по голосу Ёжка. После исповеди попросил подождать и освободившись, присел ко чаду, притулившемуся на краю скамейки при входе в храм.
– Хорошо, что печалишься. Только помни, что не нам решать, когда уйти от этого света к свету вышнему. Брат твой шёл своим путём, и что бы ты не сделал, сыне, повернуть ту дорогу тебе, да и никому другому не дано. Он упокоился, и видит и чувствует печали твои. Но ему вовсе не нужно, чтобы ты нёс на себе вину, поверь. Не нужно. Живи и иди.
Ёжка в исповеди батюшке излился, что не успел вывести брата из запоя, за что и корит себя.
– Не трать себя на печали. Возрадуйся за душу его, освобождённую от недуга. Ты был старше его. Теперь он выше тебя. И душа его с вами, кто помнит о нём. И душа его с теми, о ком помните вы. А вместе они молят за вас. Так что живи живыми, им нужны твои силы, твоя душа, твоё сердце. И помыслы и дела твои Господом промышлены, а ушедшими к нему поддержаны.
Пока батюшка говорил, Ёжка трясся и плакал рекой. Так не рыдал он с раннего детства. Только в этот раз молча. Он чувствовал, что слёзы вымывают из него тяжесть и словно возносился, становясь легче и легче.
Удаляясь от церкви, он ощущал затылком взгляд попа, однако, в отличие от обычной неприязни к таким ощущениям, это расправляло его плечи и придавало сил.
* * *
С тех пор Ёжка всякий раз, бывая в Котласе, перед отъездом посещал Туровец. И неважно, поспевал ли он на службу или оказывался один на один с Горой. Скорее одиночество на Горе ему нравилось больше. Паломничество превратилось в ритуал, – неторопливый обход Горы, от церквей к источнику, от источника низом оберег Двины к часовне, вкруг неё по кромке обрывов и возврат к церквам.