Перед
глазами встают картины давно забытого сна.
«Его тело
постоянно меняется, приобретая то страшные демонические черты, то
снова привычные человеческие. Он протягивает ко мне руку, и меня
охватывает ослепляющая боль, словно во мне что-то выжигают». Именно
так Хельфион снял с меня метку, чтобы аллиры, ни о чем не
догадываясь, утащили меня на свои игры.
–
Вообще-то, будет сильно больно, – предупреждаю я.
– Ничего,
мы справимся, – уверенно говорит Стас. – Лина?
– Да, я
готова.
Друзья
закрывают глаза. Я чувствую, как поднимается тьма. Поскольку на
самом деле она едина, лишь условно разделяясь на четыре части, я
отчетливо ощущаю все, что происходит с друзьями.
Вот, будто
их же глазами, вижу две ауры, сияющие расплывчатыми,
переплетающимися между собой цветами. На каждой из них, на самом
верху, странный знак. Он тоже светится по-своему, золотистым
цветом, который странно ассоциируется с волосами Хельфиона в
человеческом облике и огромными пуговицами на одеждах охотников.
Почему такие странные ассоциации?
Отгоняю
непонятные мысли, вновь обращаю все внимание на этот знак. Тонкие,
изящные линии сплетаются в красивый узор. Круг, поделенный на две
части, внутри которого хаотично плещется что-то непонятное. Над
кругом – несколько, словно заплетенных в косу, линий, напоминающих
почему-то диадему. Неужели символ власти? Но чьей? И две линии,
резко перечеркивающие все это, на пересечении которых высечена
незнакомая буква.
Наверное,
эта перечеркнутая буква и говорит, что мы не должны находиться в
мире аллиров. Буква… да, она обозначает этот мир. Откуда я это
знаю? Чувствую… тьма дарит необыкновенное понимание, больше того,
что мы можем знать, но меньше того, что могли бы постигнуть, пустив
тьму в свои сердца и слившись с ней окончательно. Впрочем, подобное
слияние уж точно нельзя допускать.
Направляя
тьму силой желания, друзья накрывают знаки беспросветной пеленой.
Сотни маленьких черных иголочек вонзаются в золотистые линии,
пронзая их и вырывая из переплетений ауры. Боли я не чувствую, но
знаю, что друзьям, стирающим метки, сейчас очень больно.
Вросшие и
слившиеся за столько времени с аурами знаки не желают уходить, а
потому их приходится буквально выжигать. Однако ребята справляются.
Переводят дыхание, открывают глаза. Меток на них больше нет.
Отмечая у Лины неестественную бледность лица, Терран на удивление
заботливо спрашивает, касаясь ее плеча: