Зверж - страница 37

Царь Невухоневротоневносор заразился прямо от шута, от царя заразилась царица, от нее – главная фрейлина, а потом уже и все остальные, потому что главная фрейлина была страшно болтлива. Каждое слово, которое она слышала от одного из обитателей дворца, она обязательно пересказывала всем остальным. А болезнь, как я уже говорил, передавалась через рот и через уши. Благодаря главной фрейлине, зараза распространилась так быстро, что никто даже не успел заметить, что он заболел, потому что и все остальные вокруг тоже заболели и стали говорить точно такими же словами. А ведь никому из дворца выходить не разрешалось, так что все, кто там находились – а это была целая куча народу – по-прежнему разговаривали на одном и том же языке. Правда, теперь этот язык был понятен только им одним, да еще и знакомой шута, проживавшей где-то возле рынка.

Вот такая грустная история произошла с народом Мерюкряндии. И ведь ладно, если бы людишки неправильно произносили только некоторые, немногие слова – это еще полбеды. Но чем больше распространялась эпидемия, тем всё больше народу уже не могло – хоть убей! – выговорить длинное имя своего владыки: НЕ-ВУ-ХО-НЕ-ВРО-ТО-НЕ-ВНО-СОР. Кто говорил Вуневротосорокух, кто Сыроухонервнорот, а уж совсем больные и вовсе, стыдно даже повторить: Нервноух или Мусорот. Царские слуги по-прежнему наказывали каждого, кто его имя коверкает. Это было сильно на руку мастерам гончарного дела – горшков требовалась уйма. Правда, те, кто наказывал, и сами теперь имя царя путали, так что пришлось им и друг на друга горшки понадевать. В конце концов вся страна вместо шапок стала на голове горшки носить. С тех пор и прицепилось к мерюкрякцам это прозвище: горшка-башка. Бедный царь не смог вынести такого позора и, чтобы не видеть несчастья, постигшего его народ, велел надеть себе на голову самый большой горшок – золотой с изумрудами – и убежал в лес. Ведь сам-то он уже тоже свое имя не мог правильно произносить! А отменять собственный указ о том, что «Кто государево имя коверкнёт – тому в горшке ходить», ему царская гордость не позволяла. Своим верным слугам он запретил идти за собой, и те рассказали, что видели, как бедный монарх углубился в пальмовый лес, стукаясь горшком о стволы пальм. Больше его никто не видел.