В это время я, Алешка Соколов, сидел рядом с Суреном Давидовичем на опорной плите зеленой штуки, похожей на перевернутую огромную пробку от графина. Я сидел справа от Сура, а слева поместился толстый заяц. Он восседал с необыкновенно независимым, залихватским таким видом, вытянув задние лапы, так что они торчали далеко вперед и немного вверх. В жизни бы не подумал, что зайцы могут сидеть таким манером! Его вид поразил меня сильнее, чем невидимый забор вокруг «зоны корабля». Сильнее, чем здоровое, легкое дыхание Сура. Наверно, от беготни у меня мозги замутились или что-то в этом роде – я таращился на зайца, пока не сообразил, отчего он так сидит, вытянув задние ноги по-господски. Зайцы и кролики сидят всегда, поджав задние ноги, правда? Потому что боятся. Они все время наготове прыгнуть и удрать, а чтобы прыгнуть сразу, задние ноги им приходится держать согнутыми. Я путано объясняю. Этого и объяснить нельзя. Не будь рядом со мною Сура, я бы испугался этого зайца.
Теперь я не боялся ничего.
Сурен Давидович нашелся! Эти не убили его, он их сам перехитрил и пробрался в их «зону»! Я был готов замурлыкать, как сытый кот, я так и знал – никаким пришельцам не справиться с нашим Суреном Давидовичем!
Сур молчал, поглядывая то на меня, то на зайца. Иногда он двигал руками, как при разговоре, а заяц перекладывал уши и шевелил носом.
Поймите, я же ничего не знал – уехал с докторшей, проводил ее до Березового и вот вернулся. Ничего не знал, ничего! Я улыбался и мурлыкал. Потом сказал:
– Сурен Давидович, у вас прошла астма? А как вам удалось сюда пробраться?
Заяц почему-то подпрыгнул.
– Скажи, пожалуйста, как ты сюда пробрался, – неприветливо отвечал Сур. – Где взял микрофон? Где твой микрофон, скажи!
– Во рту. Вынуть? – Я понял, что так он называет «слизняк».
– Пожалуйста, не вынимай. Зачем теперь вынимать? Как ты назвал себя селектору?
– Какому селектору? – удивился я. – Что Нелкиным голосом разговаривает? А-а, я сказал: Треугольник-одиннадцать. Неправильно?
Он странно, хмуро посмотрел на меня и прикрыл глаза. Я же будто очнулся на секунду и увидел его лицо не таким, каким привык видеть и потому заставлял себя видеть, а таким, каким оно теперь стало: узким, жестким, спаленным. Узким, как топор.