«Он не Б-га искал, не себя …»
Майклу Кедему
Он не Б-га искал, не себя,
Ни себя не теряя, ни Б-га.
А хотелось ему немного –
Человеческого жития.
А оно состоит из странствий
Тела, духа и мыслей за
Обетованного пространства
Грани – где понимать нельзя.
Ни бомжатником, ни острогом
Не колеблен. Одетый в лен,
Волен, верен и удивлен,
Он отправился.
Ну, и с Богом…
«Где ручей течет, птички моются …»
Где ручей течет, птички моются,
Там мой кот лежит, упокоится,
Там, где белки на суке на березовом,
В синем он лежит мешке, а не в розовом.
И листва шуршит астматически.
Кот ушел, а я-то жив. Поэтически.
Вышел я уже из детского возраста,
Стал я взрослым, как любому положено,
Жил, как надо я, как все, жил я попросту,
Был похожий на любого прохожего.
Я с дочуркою играл пятилетнею,
И с женой у нас все по-обычному,
И работал я в НИИ неприметненьком,
Пил «Молдавский» и «Кавказ», и «Пшеничную».
Тут прислал военкомат мне повесточку,
Я по первой не иду. Мне вторичную.
Я пришел и говорю: – Семья да деточки,
И для армии года неприличные…
Объяснили тут мне все по-привычному,
Догола меня раздели, обмерили:
– Состояние здоровья отличное,
И иди-ка ты, дружок, в артиллерию.
Выхожу оттуда чуть не зареванный,
Ошарашенно снежок сыплет на щеки.
Эх, везет же дружку, он – психованный,
Не берут ведь никуда, кроме «Кащенки».
Да и куда же мне в солдаты, здоровому,
Пропадет ведь вся мужская потенция,
И зарядки я лет пять как не пробовал.
Да и куда мне с животом на трапецию?
Я же шума не люблю. А в артиллерии
От стрельбы от этой можно ведь сверзиться,
Вот дружку-то моему, шизофренику,
Так давно уже «Калашников» грезится.
А вернусь когда домой – дочка-школьница,
Не узнает ведь отца, знать, нахмурится,
И жене два года ждать – тоже колется…
Да и мне под тридцать лет – куда сунуться?
Хорошо, еще вернусь… Нынче ж в Азии