Мы верим, что у тебя хватит разума и терпения, чтобы повергнуть врагов.
Мы верим, что боги благосклонны к тебе, о том свидетельствуют столько знамений.
На том прощаюсь.
Vive valeque![13]
P.S. Если Корнелий Лонг прибудет в Антиохию после того, как ты получишь это письмо, прошу тебя – сообщи ему, что на днях в окрестностях Рима, на Соляной дороге, были жестоко убиты два его старых недоброжелателя, Порфирий и Павлин. Убили их зверски, истыкали тела иудейскими ножами, вырезали внутренние органы. Подозреваю, что здесь не обошлось без известного тебе разбойника. Это странно, ведь мои соглядатаи сообщают, что разбойник укрывается в провинции Азия. Я пока сам не могу понять, в чем дело, но умоляю – ради великих богов, ради милосердия, в силу твоей неприязни к людям и, следовательно, из интереса к ним, из интереса, который должна вызвать у тебя эта история! – предупреди Ларция!»
Некоторое время наместник размышлял о широких возможностях, которые предоставляет искусному оратору трогательная, пересыпанная мольбами и увещеваниями речь.
Как легко с помощью этого стиля, в котором искренность должна быть искусно сопряжена с умением выстраивать риторические обороты, можно внушить человеку энтузиазм, вдохновить смертного на спор с богами.
Лупа неплохо овладел ораторским искусством, такое письмо мог написать и греческий философ. Жаль, что Лупа не философ, тем более не грек. Он злоупотребляет пословицами и риторическими сравнениями, что говорит об изначальной чужеродности автора латинскому языку. Вот он и пыжится, стараясь добиться совершенства. «Великие надежды» – это плохо, лучше «большие надежды». Худо и «на такой дали от Рима», проще и изящней – «в такой дали». Не смотрится и «у тебя хватит разума и терпения, чтобы повергнуть врагов». К сожалению, терпением врагов не перетерпишь, разумом не передумаешь! Впрочем, Овидий как-то заметил – пусть не достает сил, однако усердие достойно похвалы. К тому же только такие неофиты, как наш удачливый дакиец, достигают высшего мастерства. Исконные римляне спесивы, невежественны и презирают все, что не приносит выгоду. Уж кому, как не ему, Публию Элию Адриану, мальчонкой привезенному в Рим из глухой провинции в Испании, судить об этом.
Помнится, он, Публий Элий Адриан, тоже начинал с риторических оборотов. Сколько насмешек, публичных обвинений в невежестве сыпалось на него в Риме!