В хате было чисто прибрано, пахло свежим молоком и кровью. Гаша заметила на чисто выскобленном полу кровавое пятно. Рядом стоял таз, полный кровавых бинтов.
– Брату ногу миною выдирвало. Я його ликувала, але даремно. Все одно помер…[12] – пояснила Яринка.
* * *
Гаша не помнила, как провалилась в сон. В ушах набатом гремели разрывы тяжелых бомб. Она падала в днепровскую воду, коричневая муть застилала ей глаза, а в уши лез неумолчный грохот разрывов. И толчея, и давка на мостах, и сосущий голод, и неотвязная тревога, и постоянные поиски питьевой воды и пищи. А ей так хотелось еще хоть раз увидеть мать в длинном платье из тяжелого шелка, в шляпке с вуалеткой на изящно уложенных волосах, веселую и беспечную. Услышать «Дунайские волны» в исполнении Киевского симфонического оркестра, но вместо этого она слышала вопли тонущих людей под оглушительный аккомпанемент разрывов.
На рассвете ее разбудили голоса. Гаша открыла глаза и увидела спину Александры Фоминичны, прикрытую потемневшей от пыли нижней сорочкой, ее темную косу без следов седины.
– Идить до Гиркой води. Там можна сховатися, – говорила Яринка. – Там моя ридня: бабка и дидка, та ище титка Клава.
– Там твой дедушка, Яринка? – уточнила Леночка.
– Надежда – моя бабка, та Уля – моя пробабка, та дидку, та Клава…
– Полон двор народу! На что мы им? – вздохнула Александра Фоминична.
– Они добры люди, примут, – заверила Яринка. – Вид мене привет донесете…
– Может быть, и ты с нами? – осторожно спросила Гаша, поднимаясь.
– Не-е… – Яринка опустила глаза. – Мене за хатой доглядать. А мож кто и вернется, та хоть мене застанут…
Гаша спросонья уставилась на Яринку. Хозяйка хаты оказалась чудо как хороша. Яринка сменила замызганную мужскую рубаху и порты на длинную, до пят, расшитую по вороту сорочку, ладно облегавшую ее стройное тело. Светлые, вьющиеся кольцами волосы обрамляли свежее личико. Черты лица тонкие, острые, глаза ореховые, добрые, разумные, с искоркой задора. Как же смогла она пережить столькие беды, не утратив этой искорки? Гаша вздохнула и почувствовала, как легкая рука матери легла на ее руку.
– Тебе нельзя тут оставаться одной. Слишком уж ты красива, – проговорила Александра Фоминична, словно услышав мысли дочери.
– Ви теж гарна, пани. Але ви ж не бойтеся[13], – возразила Яринка и, немного поколебавшись, добавила: – У мене зброя… бомба. Идите, а я буду з нимцями воювати!