– Ты просто не дорос, – заметила Лиза.
– Я уверен, что Илья тоже не врубается, но молчит, – возразил Сергей.
– Вот и молодец. Олег, дальше, пожалуйста, – попросила Лиза.
Олег кивнул и прочёл:
Непостижимость не лови,
Пусть сокровенность возродится
И с таинством большой любви
В Небесном Царстве обручится.
Некоторое время все молчали и даже Сергея пронзили последние слова. Арина задумчиво повторила:
И с таинством большой любви
В Небесном Царстве обручится.
– Что за дивная магия слов? Кто так чудно сплёл их? Потрясающе. Почему ты никогда не читал этого стихотворения? Чьё это?
– Какая разница, чьё? Я не помню, – ответил Олег.
– А можно и я ещё одно? – спросила Лиза. – Оно в чём-то созвучно, но другое:
Две царевны, бледны, русы,
У воды лежат.
Их кокошники и бусы
Точно отблески жар-птицы.
Опустив свои ресницы,
Две царевны будто спят.
Олег чуть приподнял руку, останавливая Лизу, и продолжил:
Осень, сняв венок и платье,
Косы подобрав гребенкой,
Плещется чуть слышно у скалы.
– Олег, ты просто умница, – с восторгом проговорила Лиза. – Откуда ты знаешь даже это стихотворение? Я не помню, где нашла его и даже не знаю, кто автор.
– Вера Инбер, маленькая женщина, о которой её муж сказал, что её губы пахнут малиной, пороком и Парижем, – с пафосом произнёс Олег и все даже захлопали.
– Потрясающе, – произнесла своё любимое определение Арина и повторила: – «Её губы пахнут малиной, пороком и Парижем…» – невероятно.
Через час они весело спускались вниз по лестнице, отправляясь на танцы.
Почему люди бывают так безоглядно беспечны? Почему не ценят каждую минуту, каждый день счастья, уверенные в том, что так будет всегда? Почему не думают, что за безоблачным везением и добрыми дарами судьбы непременно наступит совсем другое время, порой совершенно противоположное? И тогда или судьба всё заберёт и разрушит, или они сделают это сами, подчиняясь незыблемому закону свободы выбора и, кто часто, а кто почти постоянно ошибаясь в нём.
Перечитывая теперь приговорённые к сожжению дневники того времени, она снова переживала все милые и забытые мелочи тех счастливых дней и жила в них так, словно между понятиями «тогда» и «теперь» не было прожито нескольких десятков лет.
Когда они весёлой и шумной гурьбой вышли на улицу, вечер окружил их ласковой теплотой. Стояли задумчивые осенние дни, пронизанные свежестью приближающихся, но всё ещё далёких холодов, едва заметно подступавших к ночи. Тихие улицы мягко освещались редкими фонарями. Изредка медленно плыл и падал с дерева уснувший листок, мечтательно и долго, словно растерянно удивляясь, кружил в воздухе, опускаясь на землю, и пропадал, исчезая в темноте.