– Конечно! – откликнулась я, но очень тихо. – Было бы…
– Держи. – Изабель, блондинка, плюхнула передо мной коробки с едой. – Кетчуп в коробочке. С тебя пятнадцать восемьдесят с учетом налога.
– Спасибо, – кивнула я, протягивая ей двадцатку.
Она развернулась и направилась к кассе.
– Ну, передавай Мире привет, – промолвила Морган. – И скажи, что я буду на «Тройной угрозе» – у меня как раз выходной.
– На «Тройной угрозе», – повторила я. Это явно было как-то связано с рестлингом. – Ладно, передам.
– Вот сдача. – Изабель швырнула на коробки горсть мелочи.
– Спасибо.
Изабель отступила назад, к Морган, и, прищурившись, изучала меня.
– Можно я кое-что скажу? – спросила она.
– Нет, – возразила Морган.
Я промолчала, а Изабель продолжила:
– Эта штуковина в твоей губе, она, ну, отвратительная, – заявила она, сморщив носик.
– Изабель, прекрати!
– А когда в следующий раз будешь красить волосы, – добавила Изабель, не обращая внимания на Морган, – постарайся, чтобы цвет был равномерным. Я уверена, твоя мама может позволить себе отправить тебя к профессионалу.
– Изабель! – Морган схватила ее за руку. – Коули, ты ее не слушай…
Но я ее уже не слышала – еще не осознав толком, что произошло, я развернулась и, забрав свои коробки, поспешила на парковку. За много лет я в совершенстве овладела искусством выбираться из неприятных ситуаций. Это было чем-то вроде автопилота: я просто закрывалась и отстранялась; мой мозг отключался до того, как что-то обидное успевало проникнуть внутрь. Но порой высказывания все же достигали цели.
Теперь я стояла под одиноким фонарем, чувствуя запах картофеля фри и луковых колечек. Голод исчез. Я сама будто испарилась, и вместо меня появилась старая версия – потолще, помоложе, снова у себя в городке в ту ночь, когда мы с Чейзом Мерсером решили прогуляться по полю для гольфа. Я не плакала по пути к дому Миры. В слезах мало смысла. Боль все равно не отступает. Впрочем, я была рада, что больше не плачу. Я ведь даже не знала эту девушку, Изабель, с ее белокурыми волосами и капризными губами. На мне как будто вечно висела табличка «Пни меня» – и дома, и в школе, и во всем остальном мире. «Так нечестно», – подумала я, но это было так же бессмысленно, как и все остальное.
Дома я застала Миру перед телевизором. Она надела синие старушечьи тапочки и сменила кимоно на выцветший клетчатый халат.