>Но все кончено, поезд ушел, газета вышла, ссылка провалилась вглубь интернета, что сказано, то сказано. И вроде бы беспокоиться не стоит – легкая смена курса входит в профессию, это же все понимают, но где-то под ложечкой все равно слегка посасывает, и каждый новый текст, противоречащий тем, старым, заставляет ежиться от собственной непоследовательности и искать утешения.
>До некоторой степени утешителем тут оказывается Лев Толстой. Вернее, Максим Горький, рассказавший о Толстом такое: когда (довольно часто) яснополянского старца упрекали как раз в непоследовательности, он «распускал по всей своей бороде сияние» и говорил: «Я не зяблик». В том смысле, что Лев Николаевич не считал себя обязанным всегда повторять одну и ту же песню, придерживаться в точности тех же самых идей.
>Но даже понимая, что у тебя нет долга всегда щебетать в одной тональности, очень часто хочется, нет, не то чтобы объясниться, а что ли соразмериться с самой собой. Понять, чем твое «тогда» отличается от твоего «сейчас». Какие из твоих взглядов меняющаяся реальность (и всеобщая внешняя, и твоя собственная – внутренняя) превратила в ничто, какие – пошатнула, какие – оставила без изменений. И предъявить это понимание другим.
>О такой ревизии мечтает чуть ли не каждый автор, уж во всяком случае тот, который пишет тексты часто и по поводу. Эта книжка – в некотором роде осуществление такой мечты.
>Вы скажете, что в скором времени это мое теперешнее «сейчас» тоже превратится в «тогда» и эту ревизию опять нужно будет ревизовать.
>Это правда.
>И тогда самое время будет вспомнить, что я не зяблик.
>Начну с самого сложного. Ну или почти с самого сложного. Заметки (будем называть их так, по-коммерсантовски), которые пишешь под влиянием захлестнувших тебя чувств, – вещь опасная. Собственная восторженность раздражает – спустя время – больше всего. Хотя часто оказывается, что неподдельное чувство – это вообще самое ценное, что остается в тексте. Только оно, это чувство, должно быть именно неподдельным, а не достигнутым путем самовозгонки. Другое дело, что от этого «самовзвинчивания» очень трудно удержаться в тот момент, когда ты поражаешься, восхищаешься или, наоборот, злишься, – некоторая взвинченность кажется естественной. Настолько, что ты даже ее подгоняешь. Потом оказывается, что – зря.