- На нас вся Европа работает! Хотя
теперь, как видим, это уже не совсем так. Почему так долго
тянули?!
- Так ведь не было образцов,
достойных серийного выпуска.
- А почему у Сталина они были?
Сколько воюем, а сейчас узнаем, что образцов не было?! Хватит мне
лгать! Немедленно ставьте их в производство! Теперь вы, Кейтель.
Докладывайте.
- Обстановка критическая, мой фюрер.
Русские практически полностью захватили Польшу, стягивают котел
вокруг Кенигсберга. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. После
падения Мариенбурга мы остановили их у Черска, но долго удерживать
его не сможем.
Румыния также фактически у них под
контролем. Михай со дня на день выйдет из войны. Но это уже не
слишком важно, поскольку большевики уже в Венгрии, где сейчас идут
ожесточенные бои. Отмечается стягивание сил для удара в направление
на Врутки и на Мишкольц. Кроме того, Советы начали наступление
из-под Кракова на Истебно. Боюсь, сразу две наши армии находятся
под угрозой окружения. Предлагаю оставить их нынешние позиции,
отступив на линию Истебно - Врутки - Гудинин.
- Как отступить?! – взвился Гитлер. –
Кейтель, вы в своем уме?! Мы же фактически теряем Венгрию и
здоровенный кусок протектората Богемии и Моравии! А нам как никогда
нужна промышленность последнего!
- Но, мой фюрер, в противном случае
мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!
- Сталин никогда не додумается до
такой операции, а его тупоголовые командиры и комиссары,
командующие дивизиями, - тем более! И даже если додумается – все
равно не сможет ее осуществить. Поэтому, Кейтель, из района
Мишкольца готовьте контрнаступление в направлении на Дебрецен,
понятно? Или вам пора в отпуск?
- Понятно, мой фюрер.
1 мая 1942 года.
Окрестности города Браунсберг.
Гвардии старший лейтенант Никита
Голенко начала этого боя ждал спокойно, без нервов. Что, в
общем-то, и не удивительно после пережитых боев. Однако тупое
сидение в засаде и ожидание боя вот уже в течение часа начинало
раздражать. Сегодня с утра сводный отряд из батальона тяжелых
танков и батальона «тридцатьчетвёрок» обогнал отступающих к
Кенигсбергу немцев и затаился в засаде на одной из
дорог.
Вдруг ожила рация, коротко прошипев
знакомым голосом:
- Зубр-Один, я Орел-Два, прием!
Практически сразу послышался голос
комбата:
- Я Зубр-Один, слышу вас, прием.