Один мой знакомый художник сказал мне, когда я обратила его внимание на любимый мною тосканский пейзаж:
– Ты не в курсе… Из того, что кажется красивым, как назло, получается плохая картина.
– Это почему?
– Понимаешь, в том, что ты видишь сейчас, природа сама использовала все живописное. Уже. От цветовых переходов и оттенков до предметов. Ты только посмотри, как потрясающе сейчас опрокинулось, но не утонуло небо в вечерней воде. Видишь?
– Вижу, конечно, – кивнула я. – Очень красиво.
– Во-от… – затянулся сигаретой художник. – И поэтому это уже само по себе явление. Понимаешь? Что-то уже совершенное, исполненное.
– Ну и что?
– А то… Красоту надо еще суметь самому угадать в некрасивом. При этом непременно как нечто новое, еще никем не разгаданное. Ну ты вспомни хотя бы левитановскую «Владимирку», поленовский дворик, саврасовских грачей. В жизни, в реальности ты же навряд ли бы обратила на все это внимание. Ведь правда?
– Наверное, – вытянув губы, покачала головой я.
– Во-от… Красота как новое открывается и дается трудно. А еще, и это самое печальное, она с ходу, как правило, не познается и не признается никем.
– Ира, – негромко обратилась к Строговой Машка, глядя почему-то при этом на свой стакан с апельсиновым соком. Сегодня утром Маша в первый раз после операции самостоятельно приковыляла на завтрак. – А как эта Петелина вычислила тебя?
– Кто-то из службы безопасности Олега купился и слил… Она все-таки его жена. Меня больше интересует, почему она сама решила ко мне подойти с этой книжкой? Никак не могу объяснить себе это… Любопытство, что ли? Посмотреть, как я выгляжу, какая я вообще…
– А Олег? – спросила Танька.
– А что Олег? Он в этой ситуации пока как тот теленок. Обосрался и стой.
Я внимательно взглянула на Машку. Брутальность в ее исполнении личила ей. Шла. Не шокировала. Вращаясь в сегодняшнем, достаточно развязном и разнузданном свете, я давно поняла – грубовато выраженная словом реальность не корябает сознание и душу только тогда, когда она не обнажает, не насилует этим смысл употребляемого вслух и без того грязноватого понятия. Один знакомый писатель однажды спросил, ругаемся ли мы, девочки, матом. Да, ругаемся. Нет, это некрасиво. Но надо знать, где и с кем, и тогда матерный набор становится лишь увеличительным стеклом, через которое все видится каким-то четким и ясным.