Покрестившись на образа, вошедший громко спросил:
– Кто здесь будет хозяин?
– Я хозяин, – отозвался Семен с кровати.
– Сапожник Семен Ракитин, по повелению ратуши[51] на тебя наложены повинности… – приказный посмотрел в бумагу, которая оказалась списком налогоплательщиков, – …два рубли двадцать три алтына.
Сапожник в волнении поднялся с постели, расстегивая ворот рубахи, который вдруг начал душить его.
– Помилуй, господин писарь! Не может того быть. Николи столько не плачивал… А теперь и вовсе не могу: второй месяц не работаю…
– Нас сие не касаемо, – равнодушно ответил приказный. – В государеву казну деньги требуются. Все кругом обложены, не ты один. И платить надо обязательно.
Домна заголосила, охватив лицо ладонями:
– Да откуда же экую прорву денег взять!.. Пропали наши бедные головушки!..
– Замолчи, жена! – перебил ее Семен. – Господин писарь, войдите в положение…
– Ничего не могу сделать. – Писарь пожал плечами. – Завтрашний день неси деньги. Не уплатишь, добро твое на казну опишем и с торгу продадим.
– Господин писарь! – взмолился Ракитин. – Нельзя ли хоть отсрочить!
С этими словами он вытащил из кармана два медяка и сунул в руку приказного. Огненно-красная физиономия писаря заулыбалась, и он проворно спустил дар в привязанный у пояса кошель.
– Отсрочить в нашей воле, для хорошего человека не жалко…
– Будь отцом родным! – Семен низко поклонился приказному. – Хоть бы недельку…
– Это мы можем, – бормотал повеселевший писарь. – Ждите через неделю. – И он ушел.
Ракитин искал деньги три дня, и с каждым днем все ниже и ниже опускалась его голова.
– Видно, придется распрощаться с домом… – глухо признался он в своем бессилии, когда рухнула последняя надежда. – Выгонят голыми и босыми…
Домна завыла, как по покойнику. За ней заголосила, забилась маленькая Машутка. Беда нависла над домом Ракитиных.
– Тятька, – молвил смирно сидевший в углу Иван, – тятька… я боярину в кабалу[52] продамся… Коли на два года – три рубли дадут…
– Эх, сынок, сынок! – надрывно прошептал старый Семен. – В кабале люди гибнут… Раз запродался – век не вырвешься…
Иван был упрям. Он вбил себе в голову, что спасти отца от разорения можно только закабалившись, и переубедить его было невозможно.
Поздним вечером он пошел попрощаться с товарищем и рассказать о своем решении. Егорка долго сидел задумавшись, потом сразу оживился: