Он придвинулся ближе к ней и потянул сорочку наверх, чтобы открылись груди. Они и выявились: сочные, едва подрагивающие под его взглядом, нежно-молочного цвета, с тёмными блюдцами вокруг набухших розовых сосков. Ноги её всё ещё были сжаты, и тогда он, опасаясь спугнуть счастливый миг, положил руку ей на промежность, запушённую мелким светлым волосом. Девушка дёрнулась, но положения тела не изменила. Он нагнулся к ней и по очереди поцеловал обе груди: сначала – соски, предварительно подержав каждый во рту, потом – саму грудь, ощутив губами упругость юного тела. Она, однако, никак на мягкую ласку его не реагировала, продолжая, прикрыв глаза и мелко вздрагивая телом, недвижимо лежать на спине. Впрочем, теперь это уже не имело значения, Моисей был настолько возбуждён, что подобная малость в условиях близкой линии фронта уже никак не могла его остановить. Да и незачем было, раз уж всё так сложилось само, не по его командирской воле. В три коротких движения он оголился совершенно, забыв разве что освободить себя от наручных часов, и лёг на чешку, одновременно руками раздвинув ей ноги. Она поддалась его движению, но при этом глаз не разомкнула. Просто лежала и ждала своей участи. И тогда Моисей, решив, что больше не в силах сдерживать подкатившее к самой глотке желание, одним резким толчком вошёл в неё и, раздираемый в клочья чудовищной страстью, забился внутри её тела, едва не теряя сознания. В первый момент он, кажется, даже не слышал, как ужасно она закричала, эта чешка, сама же призвавшая его к себе. В это время он уже бился в ней молодым, яростным, почти уже влюбленным зверем, говоря что-то, чего сам не успевал осознавать, вышёптывая эти ласковые благодарные слова. И била горячим гейзером его огненная кровь, и натягивалась до надрыва его упрямая стальная жила, и никто и ничто не могло сравниться в этот миг с его коротким случайным счастьем на той смертельной войне. Он не знал, не понимал, сколько раз за это время тело его успело пройти точек наивысшего наслаждения, – всё смешалось, перепуталось, сбилось в сокрушительном взрыве разума и плоти.
Когда же он, опустошённый, после короткой паузы разорвал-таки объятья, то обнаружил то, чего никак увидеть не ожидал. Её било судорогой, низ её тела был в крови. Кроме этого, кровь её была повсюду: на её руках, на животе, на примятой вокруг траве, на нём самом. Он замер. Страсть медленно отступала, её сменил немой вопрос, обращённый к девушке. Та медленно поднялась, вытерла руки о траву, подобрала одежду, сжав её комком у груди, и отступила на два шага назад. Моисей ждал, плохо понимая реакцию чешки на происходящее. Правда, успел подумать, что, скорее всего, там была целка, которую он только что разорвал. Больше он ничего не понимал, в голове лютовала пурга, всё разъезжалось, обращаясь в труху и пыль.