– Сейчас бы в ванну или хотя бы в душ, – сказала я, ерзая, пытаясь почесать спину о землю.
– А мне оно фиолетово, – высказался Жук.
– Понятное дело, – ответила я.
– В каком смысле?
– От тебя воняет, Жучила. Не обижайся, только так и есть. И от меня теперь тоже воняет, только мне это не нравится.
Пока мы вели этот разговор, снаружи набирал силу какой-то звук. Теперь, в наступившем молчании, я услышала, как что-то барабанит по жестяной крыше. Пошел дождь. Звук был оглушительный, вода грохотала по металлу. Я снова пролезла по туннелю, уселась на тюк, стянула через голову футболку, расстегнула джинсы.
– Ты чего? – Жук тоже вылез наружу.
Кроссовки застряли в джинсах; я принялась дергать за шнурки.
– Я хочу помыться. Пошли, пошли наружу.
Я осталась только в трусиках и в лифчике. Босиком.
Выскочила на улицу. Дождь так и хлестал. Капли ударялись о землю, на ноги летела мокрая земля и всякая дрянь. И плевать. Было так здорово. Ледяные уколы свежести на открытой коже. Я задрала лицо к небу, потерла руками щеки, потом ежик на голове. Зуд прекратился. Я втирала дождь в кожу, в каждый ее сантиметр, потом встала, подняв лицо, открыв рот, ловя языком капли.
Оглянулась на коровник. Различила в темноте силуэт Жука. Он привалился к металлической подпорке; улыбался, тряс головой.
– Ты окончательно спятила, чел! – проорал он. – Однозначно спятила!
– Не-а! – заорала я в ответ. – Тут здорово! Давай ко мне!
– Ну нет. Только не я. Мне вчерашнего купания хватило.
Я побежала к нему смеясь, поскользнулась в грязи, чуть не упала. Он отшатнулся, но я схватила его за рукав, потом за обе руки, вытащила под дождь. Он понял, что так и так промокнет, перестал сопротивляться, сбросил одежки, покидал их под крышу.
– Какого фига нам это нужно? Дурь какая-то!
Я снова выскочила наружу, закружилась, раскинув руки, растворилась в толще тьмы и дождя. Жук, в одних трусах, опасливо подобрался ко мне, согнувшись пополам, втянув живот, пытаясь собственным телом защитить себя от холода. Какой же он тощий! Все мышцы видны не потому, что они такие уж прокачанные, а потому, что их не скрывает никакой жир. Он стоял, заслоняясь руками. В глаза мне не смотрел. Мне было уже не до стеснения – восторг не оставил для него места, – Жук же прямо остолбенел от стыда.
– Холодрыга, блин! – пискнул он.