– Маме я не скажу, что ты мне лога
показывал.
Прозвучало это как-то неоднозначно. И
я нахмурился, глядя в след убегающей девчушке. Ванька же, наоборот,
еле сдерживал смех.
– Вот что ты ржешь? – Возмутился я. –
Она же сейчас придет домой и выложит все родителям. И потом не
удивляйся, почему за мной все село с вилами бегает!
– Да не думай ты о том, что подумают
другие. Мало ли какие тараканы у них в голове. Уверяю тебя, через
пару дней они привыкнут и успокоятся. Даже гордиться будут таким
соседством.
– Сомнительно это, – я тряхнул
непослушными волосами и снова вернул себе человеческий облик.
– Ну, вот! Опять скукота! –
Расстроился напарник.
– Тебе скучно? Тогда у меня есть для
тебя веселое деловое предложение.
– Какое?
– Помочь мне с забором деда
Макара.
Ванька хохотнул.
– Неужели старый пень вынудил тебя
чинить свой сгнивший еще в прошлом веке частокол?
– Я не особо сопротивлялся. С ним же
спорить еще похлеще, чем с тобой. К тому же его забор действительно
сломал я.
– Вот старый пройдоха! – Ругнулся
напарник. – Умеет же воспользоваться ситуацией! Когда идем?
– Прямо сейчас, – я был рад, что Ванька с легкостью решился мне
помочь. А еще я испытывал невероятную благодарность за его
бескорыстную поддержку и так мне сейчас необходимое дружеское
тепло.
Таню хоронили всем селом.
Яркое осеннее солнце и безоблачное
голубое небо совершенно не вязались с печальными лицами вокруг.
Уныние висело в воздухе, давило на сознание, и я ощущал
невообразимый дискомфорт. Почему-то внутри скреблось чувство вины.
Хотя я понимал, что к смерти Таньки не имею никакого отношения.
Находящиеся рядом люди иногда
косились в мою сторону. Но ни разу я не увидел в их взглядах укора,
страха или отвращения. Лишь боль утраты, сожаление и печаль.
За свою жизнь я ни один раз
сталкивался со смертью, убивал сам и отдавал приказы убивать
другим. Никогда не оборачивался, не сожалел. И лишь однажды
непоколебимость и уверенность дали сбой. И с тех пор мне
приходилось подавлять гнетущие человеческие чувства, не позволяющие
оставаться равнодушным.
Неожиданно я встретился взглядом с
отцом Тани. Он стоял рядом с гробом и легкими прикосновениями
гладил мертвую дочь по волосам. Пальцы мужчины дрожали, резко
постаревшее лицо напоминало пожелтевшую пергаментную маску. Морщины
расчертили лоб, залегли меж бровей, у глаз и губ. Именно так
выглядит горе отца – глубокое, сдержанное и безмолвное.