Предводитель полукровок кивнул.
— А твоя спутница… Она тоже может нам помочь…
— Вряд ли, — сказал Мадс, — Ее магия больше всего годится для
ярмарочных фокусов.
— Фокусы очень даже нам пригодятся. Но час уже поздний, точнее
ранний. Отдохнем, а после поговорим.
По лицу Мадса пробежала тень неудовольствия.
— Что ж, будь по-твоему.
Я вздохнула с облегчением. Все-таки полукровки не собираются нас
убивать. Хотя с другой стороне, их недомолвки и секреты могут нас
сильно задержать. Да и дело, для которого им нужен маг, скорее
всего опасное и страшное.
Но возможно, за время, которое мы проведем здесь… ведьма-ворона
откроет мне расположение замка.
Я устало потерла глаза, рука дрожала.
Бальтазар Тосса уставился на Корина не мигающим тяжелым
взглядом. Этот взгляд проникал в душу и выворачивал ее на
изнанку.
— Твоя вера в справедливость магии крепка?
— Да, государь! Я выполнил поручение.
— Тебя не терзают сомнения?
— Нет, — твердо ответил чернокнижник, — Я служу Миравингии.
Служу вам! Они сами заслужили свою судьбу. Мятежный Фиренц получит
свое наказание.
С моего прошлого видения кабинет верховного мага немного
изменился. В нем прибавилось шикарной обстановки. Кресло утопало в
позолоте и поскрипывало новой кожаной обивкой глубокого лилового
оттенка, резные детали поражали воображение искусностью работы:
листья и причудливые цветы переплетались в прихотливый орнамент.
Нет, все-таки, это был настоящий трон, который использовался как
рабочее кресло.
В углу на специальном раскладном столике стояли фигурки:
маленькие Бальтазары Тосса в героических позах. Похоже, верховным
маг решил увековечить свой облик, но не стал полагаться на милость
потомков и взял процесс под контроль.
Вся
— И что никаких сожалений? Жалости? — Бальтазар Тосса смотрел
внимательно.
И если у молодого человека присутствовали бы признаки сомнений,
то они были бы немедленно обнаружены.
— Все они виновны. Они отвернулись от магии.
— Да. Да. Но я спросил не об этом.
— Мне никого не жаль.
Верховный маг медленно кивнул и вытянул вперед руку, унизанную
перстнями.
Корин немедленно приник губами к кольцу, для этого ему пришлось
склониться почти вдвое.
— Твое рвение похвально, дитя.
Корин выпрямился, но тут же снова согнулся, потому что к его
ногам упал и приятно звякнул кожаный мешочек.
— Я вижу, ты пострадал… за свою веру.