Иногда его картины показывали по телевидению, и он звонил жене, чтобы обязательно посмотрела, при этом страшно гордился. Дед невысоко оценивал свои работы, но от Маши ждал восторга. Жена, не будучи щедрой на похвалы, больше отмалчивалась. Если муж настаивал, сдержанно говорила, что фильм неплох, совсем неплох. Однажды в ссоре Маша выкрикнула:
– Посредственность!
– Что? – опешил он.
– Посредственность. – Повторила она и добавила спокойнее, – и как человек, и как режиссер. Как человек даже хуже.
– Плохой человек? Это я-то? Получше твоих бывших мужей.
Маша покачала головой и не ответила.
– А режиссер? Разве плохие фильмы я снял? – Выпытывал Дед.
– Сам-то как думаешь?
– Нет, я тебя спрашиваю.
– Зачем тебе знать мое мнение?
– Ну, уж, дорогая моя, заикнулась, так говори. Между прочим, на киностудии хвалили. Профессиональные критики, замечу. А ты, что ты понимаешь?
– Я зритель. Если угодно «кинозритель», которых ты презираешь.
– Ну, ну, – Дед хмыкнул, – видал я таких кинозрителей. И кинозрительниц.
– Успокойся. Фильмы совсем неплохие. А если посмотреть современную «залипуху» – я про сериалы – и вовсе шедевры. Так что ты счастливый; тебя не будет, а картины останутся, пусть не гениальные, но их показывают.
– Показывают, – саркастически протянул Михаил Трофимович, – ты спроси, кто знает мою фамилию. Публика? Не смеши. Я не распиарен, как Михалков, не гениален, как Бондарчук.
– А мог быть на слуху и тусоваться в одной помойке с сериальщиками. Их знают все, тебя – никто.
– Кого знают? – засмеялся он. – Разве что актеров. Их и должны знать, они публичные люди. А кому нужен средний режиссер?
– Никому, – тихо ответила Маша, – только такой дуре, как я.
К сердцу Михаила Трофимовича прилил жар. Снова и снова он вспоминал фразу жены, всякий раз лишаясь покоя. На мгновение стало жаль супругу. Может, прогнать? Молода еще. Состарится вместе со мной. И отвечал сам себе:
– А как же я? Старому человеку нельзя одному.
Дед судорожно вздохнул и нащупал пульс. Ритм сердца был неровным.
– Только бы не умереть. Не хочу умирать посредственностью. Я обязан доказать Маше, что она не права. Но как? Кстати. Дамы хотят мемуаров, плешь проели на моей седой башке. Будут вам мемуары. Начну прямо завтра, а лучше с понедельника. Точно, с понедельника.
– Старая песня, – ответил внутри него Машин голос, – неосуществимые мечты, слабые потуги.