Стенания разбуженных собак —
случайно ночью – заполняют площадь,
пугая припозднившихся зевак —
на Императора – божественною ночью
в начале марта. Вот такой вот сон
в другом пространстве – окнами на север —
глазницами во тьму, где тихий звон
кромсает ночь на верю и не верю.
На вымысел, в котором утонул
сам Император. И теперь собаки
дань отдают и сердцу и уму,
бредущего сквозь темноту. Во мраке
ступает осторожно каждый раз,
когда нога ощупывает почву —
подводит нюх, но зорко видит глаз,
чтоб отличить слова от многоточий
сплошных в признаниях – и это навсегда —
на время, что отпущено для жизни
и даже больше. Впрочем, иногда
всё завершается быстрей полёта мысли
над площадью, где сыро и темно.
Темно от ночи, а вода из крана
бежит себе, не заслоняя дно
своим присутствием. Проснувшись слишком рано,
сосед увидит – Император спит —
он тоже Император, но попозже.
Собаки лают. Светофор горит.
Карабинер пересекает площадь.