– А я поздравляю тебя с прозрением! – сказал я.
Кто же из них Иуда? Всегда нужно следовать мировым традициям. Двенадцать так двенадцать.
– Иуда – первый, – сказал Жора, – не было бы Иуды с его поцелуем…
– Да-да, – поддакнул я, – не было бы и христианства. Я помню.
Но если есть двенадцать, то должен быть и их пастырь. Тринадцатый. Или Первый! Это место мы оставили вакантным. Свято место! Мы были уверены, что оно не останется пусто. Кто нарушает традицию, у того всегда есть повод к оправданию своих неудач.
– Что с Тиной? – неожиданно спросил Жора.
– Порядок, – соврал я.
Выбрав двенадцать, с пустым местом для первого, мы тем самым избавили себя от возможной унизительной процедуры оправдываться перед человечеством. И тем самым запретили себе даже думать о неудачах, отрезав все пути к отступлению. Итак – двенадцать!..
«В красном венчике из роз впереди Иисус Христос…»
– Я же просила, – тихо сказала Юля, – оставьте Христа.
Жора взял меня за локоть и крепко стиснул руку.
– С Тинкой не подведёшь?
– Больно же!
– Мне нужно выспаться, – сказал Жора, – не подведи. Ты не видел мои четки?
Я говорю какие-то глупости, чтобы Юля не донимала меня никакими вопросами. Это случилось, и я никак не мог этому помешать. Ну никак! Я же был тогда на другом конце Земли. Молчать же было еще ужаснее.
– Хочешь выпить? – спрашивает Юля.
Никаким алкоголем эту боль не унять!
– Да, налей, пожалуйста…
Мне ужасна и эта ее забота: неужели так плох?
– Я побуду один…
– Конечно-конечно, – говорит Юля и никуда не уходит.
Терять – это самое страшное, что можно испытывать в этой жизни.
– Спасибо, – говорю я, сделав глоток, и беру ее руку.
Юля стоит рядом молча, и этого мне достаточно, чтобы не сойти с ума.
– Скажи, – спрашиваю я, – разве я мог предупредить это зло?..
– Не мог, – твердо говорит Юля.
Массивный граненый стакан опустошается теперь одним большим глотком до самого дна.
– Хорошо, что ты… – произношу я, – что ты…
– Молчи, – говорит Юля, сжимая мою руку, – просто молчи…
Что смерть, думаю я, умрем мы все… Не страшно умереть самому, страшно терять…
То, что я могу вот так на огромной скорости сбить перила моста и рухнуть вместе с машиной в сверкающий далеко внизу Гудзон, меня нисколечко не волнует: дело сделано!
Но, может быть, это и не Гудзон? Я же не сплю! Ведь мне это не снится!