Там возле деревни Осиновое местный житель, старик Венька, «доедал» колхозный сейнер – резал на металлолом брошенное хозяйство умершего рыбколхоза. Металлолом он потом на мотоцикле отвозил в Сестрорецк.
Появился ярко освещенный изнутри теплоход, идущий к Валааму. В сумерках названия на борту различить уже нельзя, но грибник знал, что это «Святая Русь».
Стало слышно, как там играет музыка. Он узнал мелодию и теперь угадывал неразличимые издалека слова:
Видишь море, как живое,
Серебрится под луною…
Неужели никогда я не увижу тебя вновь?
Вокруг ничего похожего на Сорренто. Вот стали видны только три ярких кормовых огня теплохода. Оказывается, совсем стемнело.
На вершине дерева ворона каркнула что-то как будто матерное, по-своему, по-вороньи. Оказывается, до сих пор не улетела, сидела здесь, глядела. Показалось, что она торопит грибника, и тот послушно заспешил, засуетился.
Оказалось, катер у Артура неожиданно новенький, явно дорогой. Кажется, финский «Сильвер Морено». Хотя выглядел он здесь слегка неуместно: по-южному, по-пляжному легкомысленно и так неэлегантно был загружен ящиками с грибами.
«Ну, все! Отхалтурено», – выговорил он.
Это были первые внятно произнесенные им в этот день слова. Ощутил под руками шершавую пластмассу руля. Между деревьями удалявшегося острова, в его глубине догорал костер.
Давно погас путеводный огонь дальней ацетиленовой горелки. Артур шел точно на трубу котельной. По карте на этом маршруте подводных камней не предполагалось – этого больше всего приходилось опасаться на Ладоге.
«Усталым Хароном возвращаюсь из блаженных грибных садов».
На берегу, на розовом ясном фоне вечернего неба стала видна плоскодонка старика Веньки. Сам Венька неуклюже перебирался с лодки на берег. С коротким торсом и длинными руками и ногами, сейчас похожий на кузнечика. Рядом возникла еще одна тень, непонятно чья. Театр теней. Вот они замерли, перестали двигаться.
– Эй, Грибник! – окликнули оттуда. Здесь у Артура с дедом существовала общая кличка. Оба они считались Грибниками, но теперь он остался Грибником единственным. В единственном числе. – И как жизнь? – Традиционный вопрос.
– Ничего, терпимо, – отозвался он. – Только кооператива нашего не стало, – добавил, подумав. – Из всех наших один я остался.
«Вот, дед умер, да тут еще эта налоговая…» – подумал он. Здесь об этом знали. Давно.